Кризис и Власть Том II. Люди Власти. Диалоги о великих сюзеренах и властных группировках

В 8:45 утра 16 октября эта надежда рухнула. В спальню Кеннеди вошел Макджордж Банди и сообщил, что последние аэрофотоснимки не оставляют сомнений — СССР уже разместил на Кубе 6 пусковых установок для ядерных ракет «земля-земля» и 21 бомбардировщик Ил-28, способный нести ядерные бомбы. Кеннеди распорядился собрать первое из многочисленных заседаний тут же созданного «исполнительного комитета», который вопреки своему названию был скорее совещательным органом[458]. На повестке дня стоял один вопрос: как реагировать на появление советских ядерных ракет в 1 800 километрах от Вашингтона? Проблема заключалась не столько в изменившемся соотношении сил в военном противостоянии с СССР[459], сколько в ноябрьских выборах в Конгресс — традиционная для Кеннеди сдача позиций могла дорого обойтись Демократической партии. Президенту предстояло пройти буквально по лезвию ножа — с одной стороны, продемонстрировать американцам решительность в отстаивании национальных интересов, а с другой — не перегнуть палку в отношении Хрущева, с которым до сих пор всегда удавалось договориться (правда, на его условиях). Неудивительно, что Джек позвонил Роберту со словами: «У нас большие проблемы».

Читатель. То есть получается, что Кеннеди был слабохарактерным руководителем, фактически предателем? Как Горбачев?

Практик. Нет, и мы это уже даже объясняли. Он просто одним из первых понял, что противостоять СССР силовым способом после Второй мировой войны не получится и нужно искать новые пути и методы. Отметим, что в реальности задачу решил вначале Никсон, а потом команда «финансистов», придумавших в конце 1970-х новую политику, которую потом назвали «рейганомикой». Но в начале 1960-х большинство людей даже в американской элите этого еще не понимали.

Теоретик. В затянувшихся почти на неделю дебатах ЕХСОММ обсуждал два варианта дальнейших действий: войну с Кубой (сначала бомбардировки, а затем и сухопутное вторжение) и морскую блокаду, препятствующую дальнейшему наращиванию советского присутствия на Кубе. Пентагон (Тейлор и Ле Мэй), ЦРУ (Маккоун) и «старая гвардия» (Диллон, Банди и зачем-то в очередной раз приглашенный Ачесон) настаивали на войне: авторитет США во всем мире держится на угрозе применения силы — если силу не применять, угроза исчезнет, а вместе с ней и авторитет. Вариант блокады отстаивали Макнамара и Ловетт — человек, к которому Кеннеди старался прислушиваться и которого 18 октября даже пригласил для отдельной беседы. Ловетт, фактически создавший американскую авиацию во время Второй мировой, рекомендовал блокаду не потому, что верил в ее эффективность, а потому, что хорошо разбирался в бомбардировках. Какой-то толк от них был бы только при массовых налетах, что означало большую войну со всеми вытекающими последствиями.

«Над нами смеяться будут, — сказал Ловетт, — это все равно что пытаться убить муху кувалдой» [Isaacson, Thomas, 2013].

Конспирологи обязательно заметили бы, что окончательное решение Кеннеди в очередной раз совпало с рекомендацией Ловетта. Реальное объяснение куда прозаичнее: блокада была максимумом из того, на что президент мог пойти, не рискуя вызвать раздражение Хрущева. Разумеется, ни о каких бомбардировках и уж тем более сухопутной операции речи не шло; Кеннеди не был даже уверен, разрешать ли кораблям ВМС открывать огонь по советским судам. Блокада казалась ему ужасным решением, которое могло спровоцировать СССР на ответные действия; но альтернативой была лишь открытая сдача позиций, чреватая еще худшими последствиями. Когда в ответ на объявление блокады 22 октября Хрущев прислал требование «отказаться от ваших действий, пока они не повлекли за собой катастрофических последствий», Джон обменялся с Робертом несколькими фразами, которые даже записал в дневнике:

«Если они [русские] так это восприняли, вопрос в том, что они будут делать дальше. Но выбора не было, — сказал Кеннеди, — я не думаю, что у нас был выбор». Бобби подтвердил вывод брата: «Конечно, выбора не было, тебя бы импичнули!» — «Согласен, — ответил Кеннеди, — я был бы подвергнут импичменту»[460] [Dallek, 2004, р. 560].

Кеннеди несколько слукавил, заявив, что «вопрос в том, что они будут делать дальше». Теперь, когда опасность импичмента была позади, можно было решить следующую задачу: что-то предложить Хрущеву в обмен на мирное разрешение кризиса. И Кеннеди прекрасно знал, что предложить: