Крокодилова свадьба

– Похоже, у меня начинаются отношения, – пиротехник слишком поздно понял, что вслух этого произносить не стоило, но слово не воробей – вылетит в присутствии Шляпса и будет препарировано, а потом отправлено на гриль.

– Спасибо, очень полезная для меня информация.

– Ой, простите, мысли вслух.

– И все же, – иногда, в редких случаях, даже в Шляпсе просыпалось любопытство к маленьким сплетням – эта пружина срабатывала спонтанно, но так же быстро сходила на нет. – Вы что, все это время вели тайный роман с дочкой Крокодилы?

– О, нет.

– Значит, не тайный?

– Нет, мы случайно встретились вчера вечером… Это что-то вроде любви с первого взгляда – хотя, даже с полувзгляда.

– О, – люминограф смахнул со шляпы розовую пыльцу. – Мои соболезнования.

Некоторое время они шли по Метафорической Улице молча. Потом Глиццерин спросил:

– А можно вопрос?

– Нет, я не дам светопарат. Даже не думайте.

– Ладно…

И еще четверть улицы была пройдена молча. Тут уже не выдержал Шляпс:

– Может уже перестанете идти за мной, а? Сказал же – не дам.

– Да я понял. Мне просто в ту же сторону.

– Может, пойдете переулками?

– Ну, сами знаете, тут можно выйти только по прямой.

– Вот ведь…

Тем временем, точнее, временем чуть ранее – но не будем путаться в этой хронологии, – Честер Чернокниг, оставшись один у недавно закрытой гостями двери, сладко улыбнулся. Сам Чеширский Кот, победитель конкурса «Лучшая улыбка всех времен, народов, полов, рас и видов» обзавидовался бы такой насыщенной и контрастной улыбке.

С люминографом все вышло, свечи осталось только купить, платье скоро будет готово, театр с дымом организован – все складывалось просто прекрасно, чтобы молочной рекой вылиться в прекраснейший из дней.

Самое главное – неважно, для кого конкретно прекраснейший.

Тогда лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов, поддавшись веянию какой-то старой-доброй классики, где все так любят произносить мысли вслух, выдавая тем самым самое потаенное, даже не прошептал, а именно сказал, что могло показаться весьма и весьма неосторожным:

– Ах, какая прекрасная выйдет свадьба! – он достал пузырек с апельсиновым маслом и начал натирать усы. – Жаль только, что в этот раз мне не нужна сама свадьба. Мне нужны ее последствия

Есть такая негласная общественная традиция – называть любой бардак творческим беспорядком, совершенно не разбираясь в значении слов. Беспорядок-то на то и творческий, что он обычно собирается по кусочкам из бьющих фонтаном идей: в углу валяются зарисовки, на столе заметки, строчки стихов, на кровати нитки с иголками для рукоделия… А когда дом превращается в какой-то бедлам, где все просто валяется не на своих местах: в книжном шкафу стоят чашки, на кухне лежат книги, в раковине – гора немытой посуды, из ящиков торчат теплые вязаные носки, с люстры свисают лифчики и все, в общем и частности, перевернуто с ног на голову, то это уже обычный беспорядок. Или более поздняя и совершенная форма его развития – бардак. Или же – апогей всего этого – бедлам, который иногда любит, чтобы его звали разрухой. Единственное оправдание такой дисгармонии – дом должен принадлежать богу хаоса, для которого все ненормальное это норма. Но, как всем известно, богов хаоса не существует.

А потому состояние дома, принадлежавшего господину Омлетте́, застряло где-то на тонкой грани между бардаком и бедламом. Хотя сам господин называл это творческим беспорядком, ссылаясь на то, что у него просто нет времени на такую ерунду, как вешание пиджаков на вешалки, а не на дверные ручки, и уж тем более – еще чего! – на мытье посуды. Но Омлетте́ был человеком, мягко говоря, не самым занятым и далеким от творчества настолько, насколько беганье по улице голышом далеко от норм приличия. Да и на роль божества хаоса не особо претендовал.

Хотя огромный аляпистый бант, который мужчина носил с любыми костюмами, вполне себе походил на то, что любят повелители хаоса – на абсолютно не гармонирующие друг с дружкой детали нарядов.

Но если нелепые наряды этих господ обычно выглядят властно-чарующе-пугающе (позаимствуем это прилагательное у Бальзаме Чернокнига), то Омлетте́ просто выглядел… нелепо

Особенно с этими густыми светлыми львиными бакенбардами, напоминающими помытую шампунем для бархатистых кончиков солому, и густыми гривоподобными волосами.

Но, опять же, на львах грива – символ власти, на Омлетте́ – нежелание стричься.

– Значит, свадьба, – поправил он пенсне. – Значит, свадьба с люминографом. И говорят, что со спектаклем. Прекрасно, просто прекрасно.

Бывший муж Аллигории Крокодилы говорил сам с собой, смотрясь в зеркало – все-таки, когда видишь хоть какое-то лицо, такая болтовня уже не кажется похожей на шизофрению.