— Я клоню к тому, что нелогично было бы собирать жизнь по всему дому. Проще сделать это в одном месте.
— О, — догадалась девушка.
— Ну, это предположение мало что дает. Надо понять, что нам делать, если мы не хотим…
Шляпс глянул в чашку. Пить совсем не хотелось. Отражение ходило волнами, выглядев, что б его, одиноким и злым.
— Украденная жизнь будет у мамы в платье, тут ничего сложного, — попыталась хоть как-то подбодрить люминографа Октава. — Но что нам делать с остальной жизнью, желательно, не особо срывая свадьбу?
— Кажется, у меня появилась идея, — загорелся пиротехник. — Если подвал нужен ему действительно для того, о чем вы подумали, господин Шляпс, то… думаю, это может сработать.
— И что же, Глиц? — девушка машинально схватила его за руку, а потом резко убрала, вспомнив, что это неправильно, неприлично, и что демо-версия романа еще не закончилась.
Пиротехник изложил свою идею, в глубине души переживая, что после такого Увертюр его точно никогда не повысит — Глиццерин все еще не оторвался от пуповины работы и очень, очень надеялся на повышение. Рассказанная им идея выглядела самой логичной из всего, что можно было сделать, дабы угодить всем, не повредить свадьбе и уж, тем более, чтобы никаких аномалий не случилось.
Так вот, пиротехник изложил свою идею, и всем она безумно понравилась.
Честер не помнил, когда последний раз так злился: наверное, когда-то в далеком-далеком детстве, и, естественно, сейчас церемониймейстер уже не помнил, что тогда вызвало в нем такую ненависть, что заставило его кипеть, взрываться и, вероятно, реветь, размахивая руками — этого он сейчас вспомнить тоже не мог. Но зато Честер ясно припоминал, на кого он тогда злился — это был Бальзаме. Если принять за правду, что история — это замкнутый круг, уроборос, гончарный блин, который крутится, не останавливаясь, приводя жизнь к бесконечным — хоть чуть и видоизмененным — повторениям, то сейчас колесо истории повернулось той же стороной, что в детстве.
Честер просто закипал от ярости — с ним такое случалось невероятно редко. Предметом его гнева снова стал Бальзаме — на этот раз, церемониймейстер отчетливо понимал, из-за чего он злиться, и это не давало Честеру покоя.
— Зачем! — взмахнул церемониймейстер руками. — Зачем ты все ему рассказал, Бальзаме?! Кто тебя за язык тянул!
— Он и тянул, — кутюрье сохранял невероятное спокойствие и даже успевал параллельно дошивать платье. Ему, конечно, неприятно было выслушивать тирады гнева от брата, но Честера Бальзаме боялся меньше всех на свете.
Кутюрье понял, что его фразу могли понять не совсем правильно, и поспешно добавил:
— Это я говоря образно, конечно!
— Я одного не могу понять, — не унимался церемониймейстер. — Он что, просто ворвался в дом и заставил тебя это рассказать?!
Кипящее чувство росло в Честере. Он поймал себя на мысли, что хочет не просто ударить брата, а прикончить его — а вот это ощущение явно оказалось новым цветком в букете. Церемониймейстера передернуло — он вспомнил, как случайно сомкнулись его ладони над жизнью, как он убил ее. Теперь, похоже, ему захотелось сделать это снова. Точнее, не ему самому, а какой-то глубинной его части, которую Чернокниг страх как боялся выпускать наружу. Неожиданное, черное желание сработало стоп-краном для гнева — церемониймейстер начал остывать.
— Ну, да, — спокойно ответил Бальзаме. Честер похолодел и перестал махать руками. — Я думал, что это идешь ты, открыл дверь, и сначала все было нормально, а потом он не просто заставил меня рассказать, а придавил к стенке, Честер! Это было некомфортно-ужасно-отвратительно!
У лучшего свадебного церемониймейстера всех семи городов закружилась голова, вспотевшие руки похолодели. Раскаленный гнев улетучивался, уступая место морозной усталости — еще бы, попробуйте несколько минут энергично махать руками.
Честер Чернокниг схватился за голову и плюхнулся в одно из кресел.
— Ладно, ладно, ты прав, надо успокоиться, — церемониймейстер почесал переносицу. — Шляпс все равно не понимает всей природы дела. Но при этом, у него была своя жизнь… хотя, никто не исключал случайности. В любом случае, он ничего не сможет сделать. Дыма нам хватит и без его участия — не думаю, что он откажется делать люминки.
— Может, он будет шантажировать тебя потом? — предположил Бальзаме, отходя от наконец-то полностью готового платья.
— Я не знаю, — взвыл Честер. — Я не знаю, но очень сомневаюсь. Теперь мы хотя бы понимаем, на кого надо обращать пристальное внимание. По крайней мере, у нас все готово: спецэффекты, свечи, горящее мороженное, рассадка гостей…
— Ты о свадьбе или о…
— И о том, и о другом, — улыбнулся Честер, но от улыбки его все еще отдавало льдом. — И платье тоже готово! Бальзаме, замечательно! Ну хоть за что-то я могу на тебя не злиться.