Кролиководство

Банни и Альби идут на вечеринку к Фрэнкенхоффам потому, что туда же идут Эллиот с Труди и Джулиан с Лидией, и Банни с Альби чувствуют себя обязанными идти туда вместе с ними; причина достаточно ничтожная, и еще более ничтожной ее делает невыносимая скука, которая их там ожидает. На вечеринке у Фрэнкенхоффов подается коктейль из их старых и новых друзей, что сулит нескончаемый час, а то и два пустых бесед с «исключительными» людьми, которые вам незнакомы и таковыми и останутся, а также «долгожданную» возможность поболтать с теми, с кем вы не встречались с предыдущей новогодней ночи, ведь кто захочет встречаться друг с другом специально? «Поболтать» сводится к тому, что собеседники вслух как бы обновляют свои резюме. В представлении друзей Фрэнкенхоффов, что старых, что новых, люди есть то, чем они занимаются: кинопродюсеры, редакторы, архитекторы, профессора на факультетах английского языка, где преподается в основном теория, нейробиологи, кураторы музеев, «что-то связанное с театром», руководители некоммерческих организаций (ни одной из которых Банни ничего и никогда не жертвует, потому что предпочитает жертвовать тем организациям, чья задача — уменьшать страдания).

В этом году Банни представляется как «никто».

Новые друзья Фрэнкенхоффов — это люди, с которыми они знакомятся в течение года и которых культивируют, словно зимние однолетние растения, в надежде, что их дружба расцветет; Банни называет этих людей «декоративной капустой». У декоративной капусты жизненный цикл в период вегетации от прорастания до смерти длится всего лишь восемь недель.

— Не обязательно, — сообщил ей как-то раз Альби. — В основном так и есть. Но бывает, причем довольно часто, что декоративная капуста доживает и до двух лет.

Банни в ответ пожала плечами. То же самое и с новыми друзьями Фрэнкенхоффов. С помощью особо питательного удобрения некоторых из них можно удержать еще на год, поэтому-то Фрэнкенхоффы так суетятся и лебезят перед своими новыми друзьями, расточают комплименты их одежде, цвету волос, блеску их достижений, не забывая внимательно следить за тем, чтобы бокалы у них были полны и чтобы они не забывали отведать выпечку. Лиззи, мол, сделала выпечку сама. Лиззина выпечка охватывает весь земной шар. У нее на кухне на стене висит карта мира. Каждый год Лиззи делает выпечку, посвященную той или иной стране, отмечаемой на карте канцелярской кнопкой. Выпечка некоторых стран по вкусу напоминает силиконовый пластилин.

Что толку изливать чувства на тех, с кем дружишь давным-давно? Как правило, это неудачники. Естественно, Банни оказывалась одна в углу минималистично обставленной гостиной, потягивая вино и завернув пирожное в салфетку, чтобы выбросить его, как только обнаружит мусорную корзину. Время от времени к ней кто-нибудь подходил, вроде того кинодеятеля с усами, выгнутыми дугой, что само по себе было достаточно неприятно. Ему хотелось выяснить, что именно она написала и было ли среди написанного ею что-то такое, что он когда-либо мог читать или о чем он когда-либо мог слышать.

— Вряд ли, — сказала Банни.

— Мы где-то встречались? — спросил кинодеятель.

— Вряд ли, — ответила Банни.

— Ну что ж, желаю удачи, — попрощался кинодеятель.

Желаю удачи.

Столь же предопределенным бывал разговор о ее имени, если это можно считать разговором, а не допросом в суде:

— У вас в свидетельстве о рождении написано «Банни»? Кроме шуток, ваши родители назвали вас Банни? Это не прозвище?

Как будто, если бы вопрос был сформулирован иначе и задавался достаточно часто, ей пришлось бы сознаться, что ее настоящее время — Аманда или Жанна.

— Почему же они назвали вас Банни?

— Потому что они занимались кролиководством. Выращивали кроликов. На убой, — отвечала Банни.

Обычно это бывал раздражающий, но безвредный обмен репликами. Исключение составил разговор на прошлогодней новогодней вечеринке. К Банни подошла профессор гендерных исследований в Йельском университете. «В Йельском», — подчеркнула профессор.

— Банни? — переспросила она. — Не поверю, что это ваше настоящее имя. Какое имя вам дали, когда вы родились?

— Когда я родилась, мне дали имя Банни. Так записано в свидетельстве о рождении. Еще будут вопросы?

Профессор носила очки в черной оправе, указывавшей на ее беспощадный интеллект, а короткая стрижка была такой же колючей и отталкивающей, как ее интонация.

— Имя Банни подходит для ребенка. Как вы можете рассчитывать на серьезное к себе отношение, если у вас детское имя? Я настоятельно советую вам его сменить, — заявила она.

Банни поблагодарила профессора гендерных исследований в Йельском университете за совет и в ответ дала собственный:

— Мятный леденец. Или жвачка. Что-нибудь в этом роде. Видите ли, это неприлично. Просто оскорбительно.

Профессор гендерных исследований в Йельском университете отшатнулась, как если бы не ей, а Банни требовался мятный леденец, и вопросила: