Кролиководство

— Мне она тоже нравится, — на что Банни дает ему совет:

— Тебе надо на ней жениться.

Альби, как будто Банни пошутила, парирует:

— Мюриэл может быть другого мнения.

Затем спрашивает:

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально вроде бы, — отвечает Банни, но как-то неуверенно.

— А что насчет вечера? По-прежнему хочешь пойти?

— Да, — говорит в ответ Банни, — по-прежнему хочу.

Следуя мудрому совету Мюриэл, Альби не пытается ее переубедить. Вместо этого говорит:

— Пойду вздремну.

— Сколько сейчас времени? — спрашивает Банни.

Альби смотрит на часы:

— Три пятьдесят две.

— Три пятьдесят две, — повторяет за ним Банни. — Три пятьдесят две. — Она как будто пытается ухватиться за что-то, что за эти несколько секунд уже безвозвратно ушло.

— Разбужу тебя через час-полтора, — говорит Альби, хотя это вроде бы он собирается вздремнуть. Банни не уснет, но будет лежать с закрытыми глазами.

Будет лежать с закрытыми глазами.

Идея для сюжета: опиши пейзаж

(не более 300 слов)

Представьте себе это таким образом: я веду машину по узкой и пустынной горной дороге. По узкой и пустынной горной дороге, извивающейся, как серпантин. Где-то внизу — кроны деревьев. Неважно, какой машиной я управляю, но она точно не новая. Старая машина, паршивая развалюха. Небо темнеет, но не из-за приближения ночи. Сейчас между двумя и тремя часами дня. Небо темнеет из-за того, что на нем собираются грозовые тучи, и оно становится все темнее. На капот моей развалюхи шлепается дождевая капля. Потом еще одна, потом еще и еще. Я включаю дворники на лобовом стекле, а они не включаются. Выключаю и включаю их снова, но все без толку. Дворники не работают. Они сломались. Дождь уже не падает каплями. Он льет сплошным потоком, расплющивающимся об окна машины, будто кто-то сверху опорожняет полные ведра воды. Встать негде. Дороги я не вижу. Перевожу рычаг в парковочное положение и выключаю зажигание. Сижу в машине и смотрю, как дождь омывает стекла. Смотрю на окружающий пейзаж, на мир, такой расплывчатый, и слушаю, как дождь барабанит по крыше машины.

У людей неприятных, точно так же как у приятных, есть чувства.

Пока Альби спит

Если придавать значение теории Гиппократа о четырех гуморах как показателях темперамента, можно было бы с уверенностью сказать, что Банни родилась с избытком меланхолии, более известной как печаль. Мечтательная, углубленная в себя, настороженная, прагматичная и пессимистичная, она была несчастливым ребенком, и, глядя на нее сейчас, можно резонно предположить, что она никогда не бывала счастлива; предположение столь же верное, сколь и неверное. В ее жизни бывали долгие периоды чего-то, похожего на счастье. Но начиная с полового созревания и до окончания первого семестра в колледже ее жизнь была шестью непрерывными годами страдания высшей пробы. Ее боль была беспримесной, экзистенциальная тревога — основным занятием, а подростковая ярость кристаллизовалась, как со временем кристаллизуется под давлением уголь. Цветок безукоризненного несчастья, слишком уж часто демонстрировавший желание сделать всех вокруг тоже несчастными.

Как-то вечером отец, окончательно потеряв терпение и показав жестом «у меня это уже вот где», сказал Банни, что если она не может сидеть за столом и вести цивилизованную беседу с семьей, то ей, возможно, следует взять свою тарелку и ужинать во дворе. «Как дикое животное», — добавил отец.