Читаем Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ) полностью

— Икара твоего именно она на мясо сдала, — голос Генри стал похож на шипение, — потому что сыночек её содержать отказался, разъехались типа, благородства вагон, а жрать-то хочется царственным господам Малфоям. И тебя мать бросила, всю вашу гнилую семейку; она теперь ого-го, видел ее в новостях — мадам-как-то-там на скачках в Аскоте. С мужем-герцогом. Я всё про тебя знаю, полное досье — не отвертишься, мое со-о-олнышко. Читал в газетенках, журнальчиках всяких. Так что денег найдешь, где взять. Если, как ты чирикаешь, у вашей музыкальной лавочки одни долги, то займёшь. Плохо, значит, выпендриваетесь, бляди бесталанные.

Генри говорил и говорил, улыбался, подмигивал, выразительно шевелил бровями, его глаза возбуждённо блестели, на лбу выступили маленькие капли пота. Сай подумал: «Такой мужчина смог бы удачно рекламировать парфюм или галстуки, а лучше — рубашки-поло, дорогие часы спортивной линейки или модный гель для душа. У него такие неестественно белые зубы, будто вставные, наверное, отбеливал буквально на днях. От него так неприятно пахнет, особенно изо рта. Что за бред он несёт? И почему так похолодало?» На столике, возле руки, которую Сай неосознанно то сжимал в кулак до боли, то разжимал, блеснули крупинки инея. В воздухе поплыл туман. Дверь в кафе, жалобно скрипнув, медленно закрылась от сквозняка.

Генри недовольно оглянулся на неё и сообщил:

— Мне за тебя всегда платили, и чтоб на коне катал, и чтоб на тебе катался... — Собственная фраза показалась ему остроумной — Дреддсон хохотнул. «Совсем уж почему-то берегов не видит, — резануло Сая. — Неужели меня полным идиотом считает?» — А вот интересно, твоему новому ёбарю картиночки в газете с нашими кувырканиями понравятся? Смотри, ещё бросит такую давалку; может, он не знает, что, если тебя просто к стенке прижать и обслюнявить, то ты прямо стоя в штанишки кончаешь и сознание теряешь, нет? Ты меня никогда не забудешь, понял? И всех себе папиков на меня похожих искать станешь. Похож твой, да? Темноволосый и постарше? Ты только с таких течешь, шлюшка? Так что мне его вычислить — раз плюнуть.

Сай представил, как Генри говорит все эти мерзости Поттеру. «Гарри это говно увидит? Не позволю!»

— Я не позволю тебе, — так и сказал он вслух. — Блин, ты же подонок.

Всё встало на свои места. Ясно. Отрезвляюще. Костёр пшикнул и погас. Больно? Нет. Сай должен был ответить — и он ответил. Не как поэт и любовник, которого предали, а как шпана, уличный мальчишка, живущий под мостом и за обиды выбивающий гадам зубы. Ударил — благо, ростом они с Дреддсоном почти сравнялись — левой под челюсть. На возможную публику — плевать! Сволочь надо остановить — Саев кулак сжался сам собой, мышца стала катапультой. Да, Ким учил его не напрасно.

Голова Генри мотнулась вбок. Сольвай чуть поморщился (челюсть у Дреддсона оказалась крепкая) и сказал сквозь зубы:

— Ни одного слова из твоего гнилого рта! — И почувствовал болезненный джолт (1).

Успел подумать: «Всё-таки шокер!» Лёгкие схлопнулись, мир вокруг замер без движения. Сердце остановилось. Но прежде, чем Сай потерял сознание от мощного удара током под рёбра, ледяной ветер, последние несколько секунд рвавший его волосы, свернулся шаром и прыгнул ему в лицо. Продрался колючим сгустком, как ёж, через носоглотку, трахею, расправился внутри живота. Вот теперь стало очень больно. Подумалось — конец. Жаль, что Гарри нет рядом…

Холод, будто граната, рванул внутри грудной клетки, белой вспышкой взметнулся вихрь. Сольвай беззвучно закричал.

Дреддсон, удержавшись за стол, замахивался для ответного удара, тыча электрическим приборчиком Скорпи в лицо. Но вдруг гримаса ужаса исказила его и без того перекошенную рожу. В глазах застыло безумие, оцепенение настигло в движении и превратило Генри в искореженную статую. Нет, его никто и ничто не держало, никакая сила не давила, не связывала, но Дреддсон не решался даже вздохнуть.

Скорпиус зловеще медленно, неуклюже, как зомби, поднялся на ноги, вырастая на глазах выше уровня кирпичной ограды дворика, его грудная клетка разверзлась, будто в фильме ужасов, рёбра вывернулись наружу. Зрение Генри заволокло кровавым туманом. Дьявольская птица материализовалась из Скорпиусовых внутренностей и кинулась на уже несколько мгновений что есть мочи орущего Дреддсона.

— А-а-а! А-а-а! — Он так и стоял с открытым ртом, но не слышал вокруг себя ни единого звука. Казалось, воздух замёрз и больше не проводил волн. В абсолютной, мёртвой тишине белый полупрозрачный сокол остервенело молотил жёсткими крыльями, разъярённо рвал Генри лицо большими когтями и выклёвывал ему глаза.

Генри ослеп, но всё равно видел в дюйме от своего лица загнутый хищный клюв и толстый короткий птичий язык, а ещё чёрные бусины зрачков, на бело-перламутровом фоне радужки смотревшиеся особо жутко.

Кинуться в сторону не удалось — Генри споткнулся, шлёпнулся на зад, попятился, как каракатица. Сокол не отставал, превращая его лицо в кровавое месиво. Забившись под стол, Генри закрылся стулом и руками, прижался к ногам Скорпиуса, как к единственному спасению.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
После банкета
После банкета

Немолодая, роскошная, независимая и непосредственная Кадзу, хозяйка ресторана, куда ходят политики-консерваторы, влюбляется в стареющего бывшего дипломата Ногути, утонченного сторонника реформ, и становится его женой. Что может пойти не так? Если бывший дипломат возвращается в политику, вняв призывам не самой популярной партии, – примерно все. Неразборчивость в средствах против моральной чистоты, верность мужу против верности принципам – когда политическое оборачивается личным, семья превращается в поле битвы, жертвой рискует стать любовь, а угроза потери независимости может оказаться страшнее грядущего одиночества.Юкио Мисима (1925–1970) – звезда литературы XX века, самый читаемый в мире японский автор, обладатель блистательного таланта, прославившийся как своими работами широчайшего диапазона и разнообразия жанров (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и ошеломительной биографией (одержимость бодибилдингом, крайне правые политические взгляды, харакири после неудачной попытки монархического переворота). В «После банкета» (1960) Мисима хотел показать, как развивается, преображается, искажается и подрывается любовь под действием политики, и в японских политических и светских кругах публикация вызвала большой скандал. Бывший министр иностранных дел Хатиро Арита, узнавший в Ногути себя, подал на Мисиму в суд за нарушение права на частную жизнь, и этот процесс – первое в Японии дело о писательской свободе слова – Мисима проиграл, что, по мнению некоторых критиков, убило на корню злободневную японскую сатиру как жанр.Впервые на русском!

Юкио Мисима

Проза / Прочее / Зарубежная классика