А потом он увидел ее улыбку, такую широкую, что можно было разглядеть серебристую пломбу в заднем зубе. В этой улыбке было столько силы, что у нее сморщился нос.
Она кивнула.
Чарли покачала головой.
Щеки Остина покалывало, что иногда с ним бывало, когда он очень нервничал. И тем не менее он уже знал: что бы она ни задумала, он в деле.
Чарли и Остин оба удивленно посмотрели на Элиота.
Элиот вытащил из кармана телефон и выжидающе протянул руку.
Чарли и Остин выключили свои телефоны и передали их Элиоту.
Вот что случилось с Элиотом Куинном.
Летом перед поступлением в одиннадцатый класс, на обочине трассы I-64, Элиот впервые встретился со смертью. В Колсоне было настоящее пекло, и они с родителями поехали на день в лес, чтобы спастись от жары. Все складывалось идиллически – он был в хорошем настроении, уже оторвался от прошлого учебного года и еще не добрался до будущего, а значит, мог отвлечься от подростковых терзаний, которые иногда овладевали им: от беспокойства по поводу экзаменов и футбольных матчей и – что нервировало его больше всего – от мыслей о девушках. Он не был увлечен какой‐то конкретной девушкой, но это почему‐то только ухудшало ситуацию – он не мог перестать думать обо всех сразу, и его одноклассницы крутились у него в голове, как чемоданы на конвейере, сводя его с ума. Но в тот день они с родителями были счастливы. Они купили огромное ведро крылышек баффало и съели их на берегу Пендлтонского озера, обмакивая в соус блю-чиз. Было влажно, но с воды дул приятный ветерок, и Элиот с наслаждением подставлял солнцу незагорелые места, которые раньше были скрыты одеждой. Позже они с отцом играли в мяч у самой воды и шутили о влюбленностях в кумиров – красота, прямо как в пятидесятые.
Даже когда пошел дождь, настроение у них было приподнятое. Они вернулись к машине под прохладной моросью, освежившиеся и довольные прошедшим днем.
К тому времени, как они выехали на шоссе, дождь превратился в ливень. И вот теперь, по прошествии времени, Элиот понимал, что это он во всем виноват. Отец включил подсветку в салоне, чтобы Элиот мог их видеть и они все могли разговаривать. Асфальт был скользкий, слепило глаза, отец должен был смотреть на дорогу.
Может, кто‐то их подрезал? Может, под колеса выскочило животное, или там стоял оранжевый дорожный конус? Элиот не помнил. Он не обратил внимания – никто из них не обратил, – наверное, он был поглощен тем, что говорил что‐то бессмысленное, а его родители – тем, что были ему такими охренительными родителями. Что бы это ни было, отец нажал на тормоз, но машина не остановилась. Они влетели в лужу, их занесло на встречную полосу, а потом они перевернулись.
Обычно говорят, что “все случилось так быстро”, но это полная херня. Все случилось в реальном времени. Не было ничего, кроме мучительного осознания происходящего и его неизбежности. Оно притупилось только тогда, когда Элиот ударился лицом о стекло: кувыркаясь, они перелетели через обочину и оказались в канаве.
Потом был прилив адреналина, когда он пришел в себя вверх тормашками и ремень безопасности впился ему в трахею. Он отстегнулся, вылез через окно с противоположной стороны и подбежал к той стороне машины, с которой сидела мать. Она кричала, но, увидев сына, умолкла, и он отогнул деформированный кусок металла, когда‐то бывший дверью, и поддерживал ее, пока она выбиралась наружу.
После этого Элиот снова сунул голову в машину, но отца внутри не было. Его мать сказала что‐то вслух, но он не видел ее губы, а потом побежала обратно к дороге. Элиот вытащил из кармана телефон и набрал номер.
Авария, авария! – прокричал он в трубку и не сбросил вызов, как их учили в школе.