Кроме шуток

Началось!

Уже? Что мне делать?

Это надолго. Давай я заеду за тобой утром, когда ребенок родится? В больнице все равно делать нечего.

Но…

Надо довести маму до машины, пока нет новых схваток. Позвоню, как будут новости!

Папа повесил трубку, и по темному экрану пошли полоски шума.

Прости. Мама рожает.

Элиот ничего не сказал, и Остин подумал, что он уже спит. Он вернулся в кровать, но понимал, что заснуть больше не сможет. Он хотел быть с ними. Наверное, можно уговорить Уолта отвезти его в больницу. Уолт работал в Ривер-Вэлли начальником службы безопасности всю жизнь Остина – он знал его родителей и играл в домино с членами клуба глухих в Лексингтоне, когда этот клуб еще существовал. Остин натянул джинсы, слазил под стол за кроссовками, сунул кошелек и телефон в карман толстовки и сбежал вниз по лестнице к стойке охраны.

Можете позвать мне Уолта?– попросил Остин.

Новенький охранник оторвался от своего ноутбука и, к ужасу Остина, заговорил вслух. Черт. Он что, не знает АЖЯ? Остин застонал и потянулся через перегородку за стикером.

Мне нужен Уолт, – написал он. – Мне нужно в больницу.

Тебе плохо? – написал охранник.

У меня мама рожает.

Тебе там делать нечего, – написал охранник.

Позвоните ему! – крикнул наконец Остин вслух, невнятно, неумело и очень громко.

Он так и не научился регулировать мощность своего голоса и понимал только, есть звук или его нет, – и теперь это ему пригодилось. Вздрогнув, охранник снял с пояса рацию и вызвал помощь. Уолт подъехал на своем гольф-каре несколько минут спустя, взъерошенный, – видимо, спал у себя в будке. Остин выбежал к двери ему навстречу.

Мама рожает!

Хочешь поехать?

Да! Спасибо!

Залезай. Возьмем патрульную машину.

Остину удалось на прощание бросить на охранника убийственный взгляд.

Они забрались в машину – подержанный “крузер”, купленный у окружной администрации, с гербом Ривер-Вэлли, наклеенным над логотипом полиции Колсона. Небо было темно-синее, а дороги – пустынные. Уолт вел машину быстрее, чем ожидал Остин. Радио работало так громко, что он чувствовал ритм музыки через кожаное сиденье. Родители Остина решили не узнавать пол ребенка заранее, но теперь, глядя в окно, он вспомнил эпизод, случившийся осенью много лет назад, когда он вернулся домой весь в грязи и без подошвы на новенькой кроссовке. Пока мама причитала, бабушка Лорна похлопала ее по плечу, засмеялась и сказала: Слава богу, что у меня девочка! Он послал в отступающую ночь пожелание о сестре; его мама заслужила передышку.

Когда они подъехали к больнице, Остин разглядел знакомую фигуру отца, который суетливым, поспешным шагом шел через парковку.

Мой папа, – сказал он.

Он указал на фигуру и выпрыгнул из машины.

Спасибо!

Уолт поднял большой палец, и Остин бросился за папой, размахивая руками, но не желая опять пользоваться голосом. Он догнал его в вестибюле и схватил сзади за запястье.

Как ты…

Папа обнял его, крепко обхватив руками, и Остин поразился, насколько он еще уступает ему в росте, несмотря на то что за лето вырос из своих старых джинсов. Он снова почувствовал себя маленьким, защищенным, пока папа не отстранился и не поспешил прочь.

Расскажешь позже. Мне надо найти маму!

Остин пошел за ним по коридору в родильное отделение, где папа велел ему подождать. Так что он сел, а папа начал пятиться по коридору, указывая на Остина и крича медсестре за стойкой: Он глухой, он глухой, просто чтобы вы знали. Медсестру, казалось, это нисколько не заинтересовало.

Люблю тебя! – сказал он и исчез.

Остин устроился в приемной, где сидел только пожилой мужчина с многочисленными пигментными пятнами – возможно, будущий дедушка. Все эти холлы были одинаковыми: в углу телевизор с вечной кулинарной передачей, пол слишком сильно блестит, словно в доказательство его чистоты, в кафеле отражаются лампы, похожие на блюдца. За эти годы он побывал во многих приемных – в основном у аудиолога, где делали все новые и новые слепки, чтобы изготовить ушные вкладыши для слуховых аппаратов, которые вставляли в его быстро растущую голову, пока всякая надежда сохранить остаточный слух не растаяла окончательно.