Кроме шуток

Однажды она попыталась обсудить с мамой документы, но от шквала вопросов та только разволновалась. Фебруари видела: ее пугает то, что она не может ничего сказать о своих простейших повседневных привычках, о том, что делала годами, о том, что должна бы знать. Фебруари не стала больше спрашивать, и оставалось только пытаться угадать, что мама захочет съесть или посмотреть по телевизору в обозримом будущем.

Так она и жила в течение нескольких недель, отвлекаясь на грядущее закрытие своей школы, чтобы не думать об отъезде матери, а отъезд матери используя как предлог, чтобы не говорить с Мэл о школе. Когда мама устроится на новом месте и будет под надежным присмотром, а они с Мэл снова останутся наедине, тогда она и расскажет. До окружного совещания остается месяц с небольшим. У нее еще есть время.

Мэл укачивало в машине, и само собой подразумевалось, что именно она сядет за руль. Но когда пришло время уезжать, Фебруари поняла, что не может посадить маму на заднее сиденье рядом с чемоданом и одеялом, как будто ее отправляют в летний лагерь, поэтому устроила ее впереди, а сама втиснулась рядом с багажом. Мама почти ничего не говорила по дороге, а на волне альтернативного рока, которую включила Мэл, звучала такая заунывная акустическая музыка, что Фебруари чуть было не попросила выключить радио, но побоялась, что в тишине будет еще хуже.

Они проехали по окраине Колсона, миновав серые здания завода, когда‐то “Гудиер”, а теперь “Эдж Байоникс”, и несколько пустынных улиц, пока город наконец не перетек в поля и вдоль дороги не начали мелькать плакаты с религиозными сентенциями, то размещенные на билбордах, то приклеенные к стенам амбаров на соевых плантациях. Некоторое время пейзаж оставался ровным и монотонным. Мама дважды спрашивала, куда они едут, но Фебруари была ей благодарна за то, что, когда они напоминали ей о Спринг-Тауэрс, она, казалось, понимала, что они имеют в виду.

Потом поля сменились пригородами, появились жилые комплексы и склады, которые сообщали о приближении к границам Цинциннати. Когда Мэл свернула с шоссе, Фебруари почувствовала, что ее мысли начинают лететь с бешеной скоростью, и испугалась, что у нее может начаться паническая атака, поэтому выхватила одну мысль из потока и попыталась зациклиться на ней: как только она потеряет работу, она сможет забрать маму домой и заботиться о ней. Эта идея ненадолго успокоила ее, но оставила горькое послевкусие.

Спринг-Тауэрс весь сверкал – светлые стены, свежевымытая плитка и хромированные лифты. Они поднялись вслед за медсестрой на третий этаж, и Фебруари покатила два маминых чемодана к комнате в конце коридора, где, сгорбившись в глубоком кресле, смотрела телевизор маленькая женщина. Медсестра щелкнула выключателем, чтобы привлечь ее внимание. Лу подняла голову, и медсестра подошла к большой маркерной доске на боковой стене.

Угадайте, кто здесь? – написала она крупно.

Лу посмотрела на них с восторгом. На Фебруари нахлынуло облегчение – здесь знают, как ухаживать за глухими людьми. С ее матерью все будет в порядке.

Кто это? – спросила мама, нарушив недолгое спокойствие Фебруари.

Это твоя подруга Л-у.

Л-у?

Из школы.

Лу поднялась на ноги, шаркая, подошла к ним и заключила мать Фебруари в объятия.

Я очень рада, что ты здесь, – сказала она.

Я тоже, – сказала мать Фебруари.

Мэл пошла к машине, чтобы забрать последние сумки, а Фебруари стала помогать маме распаковывать вещи, аккуратно убирая стопки одежды в комод и вешая халат и блузки в шкаф. Пока ее мать и Лу болтали об условиях в Спринг-Тауэрс, Фебруари раскладывала на прикроватном столике подборку головоломок и книги в мягких обложках. Потом вернулась Мэл, а за ней и медсестра, которая принесла Фебруари на подпись заключительный набор документов.

Сейчас время обеда, – сказала медсестра. – Ей было бы полезно спуститься вниз и со всем ознакомиться.

Фебруари понимала, что это не очень тонкий намек на то, что им пора уходить и что еда и встречи с новыми людьми помогут ее матери адаптироваться. Она кивнула, подошла к маме, которая теперь сидела в кресле напротив Лу, и опустилась перед ней на колени.

Мы с Мэл поедем, чтобы не мешать тебе обедать, – сказала она. – Но я вернусь за тобой, как только смогу. И ты опять приедешь домой.

Мама просто кивнула и сказала “хорошо”.

Я так тебя люблю.

Я тоже тебя люблю!

Фебруари встала и поцеловала ее в лоб. Мама лучезарно улыбнулась, и Фебруари стало немного больно, что она так спокойно все это восприняла.

Осторожней за рулем!