Кроме шуток

Чарли успешно осваивала жестовый язык. В течение учебного дня она замирала на краешке стула, как безумная, перебегая взглядом с рук учителей на доску или на слайды презентации в поисках подсказок. Вечерние занятия с их неторопливым темпом и методичным повторением по‐прежнему приносили пользу; они с отцом работали в паре и медленно пересказывали друг другу события прошедшего дня. А в столовой ее ждал совсем другой АЖЯ.

Чарли всегда любила ругательства. В обычной школе дети учили ее говорить всякие гадости, а она повторяла как попугай, стараясь их рассмешить. Она была согласна даже стать посмешищем, если это отвлечет их внимание от других способов над ней поиздеваться.

В Ривер-Вэлли ругательства тоже оказались легким способом найти общий язык. После того инцидента с бывшей Остина Чарли больше не разговаривала ни с ним, ни с ней. Но через некоторое время Остин пригласил Чарли посидеть с ним за обедом. Устроившиеся на дальнем конце стола Габриэлла и еще одна блондинка многозначительно смотрели на нее и смеялись, но остальные их соседи – пара мускулистых футболистов, два долговязых парня, которые выглядели так, словно никогда не занимались спортом в принципе, Алиша и еще одна девочка из театральной студии – быстро восполнили языковые пробелы Чарли и научили ее своим любимым словечкам: “отстой”, “пиздец”, “шлюха”, “сука”, “придурок” и еще нескольким вариациям на тему “мудака”.

Английский язык, негибкий и хрупкий, ломался у нее прямо на глазах – понятия, которые требовали целых фраз, теперь помещались в одном жесте. Некоторые жесты нельзя было перевести даже с помощью нескольких слов: один мог означать то “я вижу”, то “понимаю”, то “да, интересно” в зависимости от контекста, а мог просто служить подтверждением того, что говорящий следит за ходом беседы; другой, судя по всему, был более экспрессивным синонимом выражения “честное слово”, и ей переводили его как “кроме шуток”.

В АЖЯ существовали жесты для названий соцсетей и для интернет-сленга, а также для эмодзи – те изображались с помощью жестовых каламбуров. Вместе с этим Чарли узнала о множестве технологий, раньше ей совершенно незнакомых. В прошлом телефон казался ей по большей части бесполезным, пригодным только для переписки с родителями или для игр, когда ей было скучно. Но теперь она могла использовать АЖЯ в любой соцсети с функцией загрузки видео или гифок.

Кевин, один из долговязых парней, завладел ее телефоном и скачал для нее разные приложения – одно включало вспышку при звонке, другое позволяло отправлять видеосообщения, не загромождая память, и еще несколько преобразовывали устную речь в текст с точностью, варьирующейся от сносной до комически ужасной. Чарли подумала, как эти вещи пригодились бы в Джефферсоне, но, конечно, там не было никого, кто мог бы ей их показать.

У девочек были еще собственные тайные жесты, которыми они обменивались за спинами и под столом. Впервые этот жест Чарли адресовала Кэйла. Она двинулась к Чарли через всю столовую таким целеустремленным шагом, что та уже подумала, не сделала ли ей что‐то плохое. Но когда Кэйла подошла ближе, ее манера изменилась, и она незаметно сделала несколько жестов, которые не могли видеть остальные сидящие за столом.

Что? – сказала Чарли. – Я не понимаю.

После третьей попытки Кэйла сдалась и повторила ту же серию знаков Алише. Чарли краем глаза наблюдала за их тайным обменом репликами и поняла, что та просила тампон.

Извини, – сказала она, когда Кэйла повернулась, чтобы уйти.

Да ничего.

Отчасти Чарли все равно внутренне готовилась к нападению, боясь, что в любую секунду ее одноклассники из Ривер-Вэлли могут отвергнуть ее дружбу, невзлюбить ее из‐за того, что она вторглась на их территорию, или просто устать от ее никудышного АЖЯ и объединиться с Габриэллой, чтобы сделать ее жизнь невыносимой. Сначала над ней посмеивались, когда она коряво изъяснялась на уроках, а одна девочка в туалете как‐то раз сорвала процессор с ее головы и захихикала. Когда она повернулась, Чарли заметила, что у нее тоже имплант – таких учеников в школе было довольно много, – но понятно было, что внимание к ней привлекало не само это устройство. Все остальные дети с имплантами говорили на АЖЯ бегло – или, по крайней мере, бегло по сравнению с Чарли. Ее раздражало, что из‐за этого над ней смеются, как будто она виновата в том, что не знает язык. Но после того, как она несколько раз посидела за одним столом с Остином, издевки почти сошли на нет. Теперь к ней относились снисходительно, хотя такая терпеливость была нехарактерна для всех знакомых ей подростков, да и для нее самой тоже.