Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы

В первую очередь кронштадтцев волновало отсутствие свобод. В резолюции нет основного лозунга восставших: «Власть Советам, а не партиям!», но идеей советской власти пронизана вся декларация. Несмотря на общее, буквально брезгливо-отрицательное отношение ко всем социалистическим партиям, а о других речь вообще не шла, матросы оставались революционерами-демократами и требовали свобод для всех социалистических партий. Интересно, что в целом матросская масса была более непримиримо настроена к правым эсерам и меньшевикам, чем руководители восстания. И на следующий день, 1 марта, когда утром состоялось собрание команд бригады линкоров, матросы встретили громкими криками протеста пункт о свободе слова и печати для всех социалистов: «Эта свобода правым эсерам и меньшевикам? – Нет, ни в коем случае!» В окончательном варианте этот пункт выглядел следующим образом: «Свободу слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов, левых социалистических партий»[197]. Но коммунисты могли пользоваться всеми политическими правами, наравне с другими левыми социалистическими партиями. Правые эсеры и меньшевики 1 марта еще оставались врагами для участников митинга, хотя все-таки к ним относились лучше, чем к другим несоциалистическим партиям. Для всех арестованных социалистов требовали немедленного освобождения, а в отношении представителей других партий требовали только пересмотра всех дел.

К сожалению, матросы Кронштадта и их руководители не понимали, что для большевиков главное – их диктаторская власть, поэтому свободолюбивая резолюция Кронштадта была для руководства страны смертельно опасной. Свободные Советы, свободные конференции рабочих, солдат и матросов для них были неприемлемы. Как только о собрании стало известно в Петрограде, Зиновьев послал паническую телеграмму Ленину: «Москва. Кремль. Кронштадте два самых больших корабля Севастополь Петропавловск приняли эсеровски черносотенные резолюции (Невероятно! Требование свободных выборов Советов – это, оказывается, требование черной сотни. – Л. П.), предъявив ультиматум 24 часа. Среди рабочих Питера положение по-прежнему очень неустойчивое. Крупные заводы не работают. Предполагаем со стороны эсеров решение форсировать события. ЗИНОВЬЕВ»[198]. Как требование свободных демократических выборов в Советы стало эсеровски черносотенным, не могли объяснить даже лучшие партийные пропагандисты. Но отдавать власть большевики не собирались категорически.

В час дня 1 марта состоялся массовый митинг на центральной площади города – Якорной площади (в то время – площадь Революции). Первоначально было решено, что митинг будет проведен в закрытом помещении – Морском манеже, но он не вмещал всех желающих принять в нем участие. Митинг состоялся с разрешения властей, которые продолжали надеяться, что им удастся переломить настроение матросов в свою пользу. Для участия в нем прибыл председатель ВЦИК, старый большевик, бывший рабочий Путиловского завода М. И. Калинин, очень популярный в матросской и красноармейской среде и встреченный с военными почестями. В митинге участвовал также комиссар Балтийского флота (официальное название должности – помощник командира по политической части Балтфлота) Н. Н. Кузьмин. Комиссар штаба Балтфлота Г. П. Галкин сообщал Г. А. Гайлису, комиссару морского Генштаба, 23 февраля «о невступлении Н. Н. Кузьмина в должность комиссара Балтфлота»[199]. Телеграмма подействовала, и 28 февраля Кузьмин наконец прибыл в Кронштадт. Он понимал, что ситуация в этот день была тревожная, но, познакомившись с текстом резолюции, решил: «Ничего страшного не чувствовалось, чувствовалось некоторое резкое настроение». На площади собралось от 15 до 16 тыс. человек. Коммунист Н. А. Михеев вспоминал: «Все и вся двигались по улицам к Якорной площади. Люди шли организовано, со знаменами. Шли толпами и в одиночку. Шли матросы, красноармейцы, рабочие пароходного завода, электростанции, мастерских. Шли мужчины, женщины и подростки…»[200] Митинг начался под председательством главы Кронштадтского совета П. Д. Васильева. Трибуна была окружена матросами с «Петропавловска» и «Севастополя», пришедшими на митинг строем, вооруженными и даже с оркестром. Несколько матросов поднялись на трибуну.