Кровь

Кисточке все это не понравилось. Я увидел сомнение в его глазах, и, когда мы начали отступать, он остался стоять где стоял.

Не важно! Мы все равно атаковали, по диагонали справа налево, напав быстро и слаженно, впервые двигаясь как одно существо, делая шаги в унисон.

Кисточка отступил, и мы устремились за ним. Мы двигались быстро, очень быстро; не шагали, а скорее текли, скользили вперед, почти не касаясь площадки ногами.

Теперь руки мои послушно повиновались разуму, без усилий нанося удары, рубя стремительными арками, заставлявшими кисточку отшатываться. Мой третий удар почти его достал, его спасла только быстрота ног. Он все еще суетливо семенил по гаревой крошке, но теперь ноги несли его назад: мы гнали противника вверх по склону.

Квин не нужно было снова прибегать к Улуму – на наше счастье. Мы относительно недолго репетировали вместе звуковые шаблоны, и репертуар наш был ограничен. Однако он сослужил свою службу, выдернув меня из страха, дав время подумать и перевести дух.

С растущей уверенностью я перешел к следующему этапу: теперь я сражался, руководствуясь чутьем и не отвлекаясь на раздумья. Каждое мое движение было инстинктивным, я вновь стал палочным бойцом, доверяющим своему телу, быстроте и навыкам. Эти навыки правили моими руками и ногами, в то время как разум словно устранился от происходящего и хладнокровно наблюдал со стороны, взвешивая стратегию, подмечая слабости противника.

И я был не один: Квин повторяла все мои шаги. Даже в танце она находилась так близко, что я все еще чувствовал на своей шее ее дыхание. Я почти слышал, как бьется ее сердце, колотясь в том же быстром ритме, что и мое, словно у нас была одна кровеносная система и ее артерии и вены объединились с моими.

Это опьяняло, и я начал по-настоящему наслаждаться боем. Но конец его уже приближался.

Первый шанс, подвернувшийся мне, был шатким, и Квин, наверное, даже не заметила его. Не заметила потому, что не знала, на что я способен. Когда мы дрались с ней на палках, она жестко испытывала меня, но я знал, что могу подняться до новых высот боевого искусства – такое случалось со мной во время сражений всего пару раз. И теперь, дерясь с кисточкой и понимая, какие ужасные последствия повлечет за собой поражение, я вновь достиг этих вершин.

Второй шанс был очевидным, и, когда я не воспользовался им, Квин тут же прошипела мне в ухо:

– Покончи с ним! Покончи, быстро!

Но я не мог этого сделать. Нынешнее сражение очень отличалось от боя на палках! Чтобы покончить с противником, я должен был рубануть его мечами – так, чтобы он уже не смог сражаться. Кисточка, наверное, ощутил, о чем я думаю, а может, понял, что я упустил свой шанс. Как бы то ни было, он внезапно набросился на меня с новой силой и яростью, и мы с Квин опять начали отступать, невольно пятясь вниз по склону.

И все-таки я победил. Я победил потому, что проигрыш был бы слишком ужасен, чтобы с ним смириться.

Кисточка сам вынес себе приговор, сделав лишний шаг и слишком сильно подавшись вперед, целя клинком мне в горло.

Он был быстрым, но я – быстрее. Я пробился сквозь его защиту, приблизился к нему вплотную и нанес удар правым мечом, чувствуя, как привязанная к моей лодыжке веревка туго натянулась, когда Квин на миг замешкалась. Но среагировала она как раз вовремя, не дав нам упасть на гаревое покрытие и позволив мне завершить удар.

Но я не рубанул кисточку. Я повернул меч плашмя и изо всех сил врезал противнику по губам, раскрошив зубы. Мечом в левой руке я ударил как короткой дубинкой, обрушив рукоять на правый висок врага, и кисточка потерял сознание прежде, чем рухнул на землю.

Я думал, что победа за мной, но я ошибся. Кисточки выжидали. Они начали подступать к нам, и овальное поле боя сделалось круглым.

– Ты еще не покончил с ним, – прошептала Квин. – Когда он встанет, то продолжит бой!

Я знал, чего от меня ждут. Кисточка лежал на спине, открыв горло моему клинку, и я мог лишить его жизни одним ударом или же искалечить, перерезав поджилки.

Я был не в силах сделать ни то, ни другое. Я не мог вот так хладнокровно его зарубить.

И все-таки я рубанул… Словно в ночном кошмаре, я сделал это не подумав и рассек веревку, связывавшую меня с Квин. В тот же миг она с криком отчаяния закрыла лицо руками.

И тут я осознал ужас своего поступка. Я перерезал связывавшую нас веревку до того, как прикончил или изувечил противника, и тем самым закончил состязание.

Закончил – лишив себя победы.

Я проиграл.

Теперь жизни Квин и Джона принадлежали Хобу.

21 Гентхаи

Мы – народ волка.

Нашего бога зовут Тхагандар,

И никто не выстоит против нас.

«Амабрамдата»,

книга пророчеств гентхаев

Кисточки столпились вокруг, я чувствовал, как напирает на нас этот живой барьер. Надежды на спасение не было… А спустя несколько мгновений в маленькое тесное пространство втолкнули Джона.