Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона

Были и другие папства, не менее бурные, чем папство Пия VII, но ни один Папа не испил столь горькую чашу. Крест, наложенный на него Наполеоном, оказался куда более тяжким и суровым, чем все остальные. Это был крест гения, крест героический, крест небывалой военной славы, крест безмерного человеческого величия, крест всякого земного прообраза Христа, почетный крест!

Несчастный первосвященник, и без того согбенный под тяжестью своих ключей, должен был вынести еще и это бремя. Он должен был нести его пятнадцать лет и лишь чудом устоял под его тяжестью.

Его непосредственный предшественник, Пий VI, Папа эпохи Великой французской революции, прожил нелёгкую жизнь и умер в изгнании, недалеко от Ла–Салетты, став свидетелем крушения старого мира [111]. Задолго до того как разразилась Французская революция, власть над христианским миром превратилась для него в муку. «Увы! — говорил Пий VII, Папа Консульства и Империи, — истинный мир и покой мы обретаем, лишь властвуя над душами католиков, которые сами являются подданными неверных и еретиков. Католики России, Англии, Пруссии и Леванта не причиняют Нам никаких огорчений. Они просят посланий, наставлений, духовного руководства, в которых нуждаются, а затем невозмутимо следуют церковным уставам. Вам известно, что нашему предшественнику пришлось вынести от преобразований, предпринятых императорами Иосифом и Леопольдом. Вы — свидетели того, как Мы изо дня в день подвергаемся нападкам испанского и неаполитанского двора. В наше время нет более несчастного человека, чем первосвященник. Он — хранитель религиозного закона, он — глава Церкви, а религия — это здание, все камни которого сотрясают люди, уверяющие, что готовы её чтить. Полагают, что Мы нужны для того, чтобы неустанно подрывать её основы, и не желают понять, что Наша совесть и честь не позволяют Нам участвовать в этих потрясениях. Со злобой и гневом отметают они Наши возражения, а требования, которые они Нам выдвигают, почти всегда сопровождаются угрозами». Французский посол, остроумный Како, докладывая об этих жалобах в послании Первому консулу, не постеснялся добавить: «Ни одному идолу не пришлось снести от черных дикарей таких поношений и издевательств, какими верные католики вот уже десять лет осыпают Святой престол, Папу Римского и Священную коллегию».

Но все мелкие каверзы и козни против Церкви, ведущие свою историю по крайней мере с Франциска I, меркнут рядом с рвением «верного сына» — Наполеона, отправившего Папе в феврале 1806 года неслыханное по дерзости письмо, где он объявил себя Императором Рима. Оно сводится к следующему: «Я больше забочусь о религии, чем Вы сами, Вы допустили её упадок, посмотрите же на меня; я проявлю больше мудрости и умения, а также и благочестия и добьюсь большего, чем Вы, попускающий гибнуть душам» (!!!).

В своей ненасытной деятельности этот солдат, ничего не знавший о церковном управлении, не мог ни принять, ни понять медлительности, с которой принимали решения в Риме, и яростное нетерпение охватывало его на троне так же часто, как в походе. Напрасно Пий VII пытался объяснить ему, что поспешность в церковных делах приводит к злоупотреблениям. Вскоре они исчерпали все пути к взаимопониманию, ибо никогда согласие между этими двумя людьми не воцарялось надолго, так как один из них потрясал разящим, но недолговечным мечом, а другой представлял божественный закон, вечный и непреложный.

В начале своей славы Наполеон, как я уже сказал, совершенно искренне желал исцелить раны Церкви и всей земли; в 1806 году и позднее он все еще говорил об этом.

Но Абсолют несовместим ни с чем земным, и даже абсолютная власть императора так и не смогла повернуть ключи священного ковчега, в котором под пристальным взглядом Папы хранилась абсолютная Божественная воля.

Первым поводом для неудовольствия послужил отказ признать недействительным брак принца Жерома, заключенный по протестантскому обряду, В связи с этим Пий VII взял на себя труд, — впрочем, совершенно напрасный, — составить длинное письмо, исполненное ангельского смирения и во всех отношениях достойное Святых Отцов прошлого. Первые же потери привели к новому приступу ярости, завершившемуся оккупацией Анкона вопреки папскому нейтралитету. Папа пенял ему на это неправедное деяние с апостольской и отеческой кротостью, которая лишь ожесточила сердце фараона. Но что еще можно было поделать? Лишенная своего главы, Церковь, страдая и стеная, вынуждена была ждать поражения непобедимого.