Кровь боярина Кучки

К утру в повалушу заглянул Владимир Святославич, изгнанник муромский:

- Хочу попрощаться с вами. Вот-вот запрягут коней, и мы с боярином Коробом поспешим в град Москов, бывшее Кучково. Благовольный князь Суздальский ждёт меня, чтобы посадить на столе рязанском. На голову разбитый окаянный мой дядя Ростислав бежал к половецкому хану Алтуку.

- Рад я за тебя, брат, - живо откликнулся князь Иван, - Издали благословляю тебя. Будь счастлив.

Ох, помозибо, брат. Издали обнимаю тебя по- родственному, - сжал руки и потряс ими новый князь Рязанский. - А твоё, боярин, предсказание сбылось, - улыбнулся он Роду. - Выйди на чуток из повалуши. Есть что передать тебе.

Когда вышли, новоиспечённый властелин Рязани, изменясь в лице, истиха сказал:

- В доме у Ольговича измена. На пиру Берладник с ножом к горлу приставал к хозяину: дескать, вот Белозерская тысяча пришла, и Иван Гюргич тянет на поправку, надо без промешки вдарить по Давыдовичам, возвратить утерянное. А Ольгович ни в какую: «Князь Иван поправится, тогда пойду». Сразу пир - на слом. Боярин Якун Короб прежде времени покинул стол. Святослав Ольгович удалился в свою ложню. Все бы пустяки, да этот объюродевший Берладник после общего ухода повязал хозяйскую охрану, занял дом своей дружиной, прямиком пошёл в покои государя. Меня слушать не всхотел. «Ежели, - говорит, - применишь силу, князю Северскому - карачун! Он обманщик и предатель!» Я пытался помешать ему, да меня из дому выкинули вон. У него же не дружина, а ватага бродников!

Род недолго размышлял:

- Скажи Ивану, будто отлучусь в задец. Сам побудь за дверью. Чуть что, кликнешь Полиена. Я недолго.

Проводил его дрожащий шёпот:

- Берегись, любезный Род!

Даже чёрный ход наверх, в покои Северского князя, был под стражей.

- Ты куда? Пускать не велено!

Род взял стражника выше локтя. Меч выпал из его руки.

- С кем связываешься? - испугался второй стражник. - Это же ведун! Напустит корчету…

Род по ступеням птицей взлетел в сени, рванул дверь в княжеский покой.

Иван Берладник считал деньги на столе.

- Все верно. Двести гривен серебром, шесть фунтов золотом. Я ухожу…

- Позор! Измена! Бог покарает тебя, брат неблагодарный! - причитал Ольгович.

- Иван, верни чужое, - велел Род.

Берладник поднял голову и отшатнулся:

- Ты?.. Кто тебя впустил?

- Верни, - повторил Род. - Иначе слишком мало лет пройдёт, как ты умрёшь.

Изгой отдёрнул руки от рыжих слитков, белых гривен и попятился к двери.

- Пусть забирает, - простонал ограбленный, - Пусть поскорей уходит…

Род отвернулся от стола:

- Воля твоя.

Он слышал, как Берладник сгрёб металл и хлопнул дверью.

- Силой взял! - пыхтел кутырь, - К Ростиславу-Михаилу побежит в Смоленск. Скиталец он и есть скиталец!

- Жизнь в мошне не страшно потерять, - бормотал Род, - Жизнь в твоём теле - вот что главное… Ну, я вернусь к больному, государь. Тебе уже ничто не угрожает.

- Коли б не ты, быть бы мне убиту, - сыпал князь благодарными словами. - Взъярился, аки пардус…

Дружинников Берладника не стало в доме и вокруг него. Но у дверей подклета выросла тень и заступила путь.

- Клянёшь меня? - прозвучал голос Ивана Ростиславича.

Род тяжело вздохнул:

- Впусти к болящему.

- Ты думаешь, легко было решиться на такое? - стонал Берладник, - Посулы - ложь. Дружина в ропоте. Боюсь остаться вновь один как перст.

- Страх гонит тебя в стан врагов, - заметил Род.

- Нет, Ростислав Смоленский нам не враг, - захлёбываясь, произнёс Берладник. - Он никому не враг. Он промеж двух сторон.

- Коли попадёшь меж двух сторон, вскорости к одной прибьёшься, - напомнил Род.

- Ах, эти Рюриковичи так переплелись, - дышал недавним пиршеством Иван. - Кто нынче друг, тот завтра враг…

- Я к вашей родове не отношусь, - неодолимо отстранил Берладника теряющий терпение боярич. - Пусти…

У повалуши ждал Владимир:

- Ну?

- Святослав Ольгович вне опасности. Буян Иван спешит в Смоленск.

- А Гюргичу, я чую, хуже, - прошептал князь.

Род велел кликнуть Полиена, притворяя за собою дверь. Несчастный скова весь пылал. Светец едва светил.

- Ты кто?.. Зачем мешаешь? - бредил Иван, - Мне нужно поспешать к Русане…

Десятый день болезни вернул жар, усилил слабость, отбирал воздух. Бесстрашный Род пугался, глядя в расширенные очи Гюргиева сына. Вот только что они были полны и смысла, и немой мольбы и вдруг теряли смысл, взирали со стеклянным равнодушием. А ухом припадёшь к груди и слышишь: сердце, словно необъезженная Катаноша, мчится вскачь.

Полиен носил лёд с погреба, а с кухни кипяток. Род лекарски прикладывал к жаркому сердцу холод, а к холодеющим конечностям тепло. Теперь, чуть обретя сознание, больной шептал лишь одно слово: «Пить…»

Поодаль плакал Святослав Ольгович:

- Все меня покинули. Берладник предал. Увезли Владимира в Рязань. Половцы ушли. Ужель и ты покинешь брата, верный Иван Гюргич?

Ответить суздалец уже не мог. Глаза ввалились. Зрачки расширены, плохо видят свет. Лицо - пергамент. Пот холоден и липок. Грудь торопится дышать. В очах ещё порою возникает смысл и снова гаснет.