Кровь и лунный свет

Спрыгнув с последних нескольких ступеней, я приземляюсь рядом с Удэном. Он стонет и переворачивается на спину, но у меня нет времени на извинения или объяснения. Я уже спешу к люку в противоположном углу башни. У подножия лестницы брат Света держит фонарь в одной руке и обрезанную веревку – во второй.

– Кто ты? – требовательно спрашивает он, когда я спускаюсь с последней ступеньки. – Это ты сделала?

Симона и Ламберта нигде не видно.

– Где двое мужчин, которые только что были здесь? – выдыхаю я.

Да, нас волнуют совершенно разные вещи. Брат отбрасывает веревку и, подойдя ко мне, трясет кулаком:

– Верховный альтум узнает об этом.

Но, прежде чем он успевает что-то сделать, я хватаю его за одежду и тяну к себе, крича:

– Куда они делись?

Ошеломленный брат Света хлопает меня по рукам и указывает на дверь, ведущую внутрь святилища.

– Туда! А сейчас убирайся!

Не говоря ни слова, я отпускаю его и бросаюсь в дверь, проклиная себя за то, что не разглядела ее сразу.

Спустившись по еще одной лестнице, я оказываюсь в трифории – узкой, невысокой галерее второго яруса главного нефа. Хотя выстроен он по большей части для красоты, это – единственный проход, где можно идти не пригибаясь по всей длине здания. Отсюда Ламберт мог направиться в любую сторону святилища или спуститься вниз. Я дохожу до центра фасада и встаю спиной к округлому витражу, за которым ярко светит луна. Цветное стекло не дает восстановить способности полностью, но здесь слышно любой шорох, который отражается эхом от каменных стен. Я закрываю глаза и вслушиваюсь.

Шаги. Одного человека. Тяжелая поступь, особенно на одну ногу. Проведя столько лет на стройке, я знаю, как идет человек, который несет что-то тяжелое.

Ламберт закинул Симона на плечо и направляется к незапертой двери башни трансепта. Никаких признаков борьбы не слышно, а значит, Симон без сознания… и, хочется надеяться, жив, иначе какой смысл Ламберту тащить его куда-то?

Добежав до другой стороны нефа, я вглядываюсь в проход трифория, исполосованный тенями от арочных проемов, расположенных группами по три, – и замечаю в дальнем конце неуклюже шагающую фигуру. Я бросаюсь в ту сторону, пытаясь сложить в голове кусочки так, чтобы получилась ясная картина.

Симон не ошибся, сказав, что Ламберт полностью подходит под собранный им портрет убийцы. Сейчас я это признаю, но до сих пор не понимаю, зачем он это сделал. Он обладает всем, к чему стремится большинство людей: деньгами, властью. Вскоре его ожидал брак, благодаря которому умножилось бы и то и другое. Так чего ему не хватало?

Если взять последние события, создается впечатление, что он хотел навредить мне… Не убить, как других женщин, а забрать все, что мне дорого. Но при этом со мной себя вел заботливо и любезно. Чтобы я ничего не заподозрила? Меня не покидает чувство, что я упускаю что-то жизненно важное, хотя, возможно, все дело в том, что я бегу так быстро, что вообще едва могу думать.

Когда я достигаю трансепта, легкие начинают гореть. Хватая ртом воздух, я поворачиваюсь к кругу, где находится лестница, останавливаюсь, чтобы прислушаться. Наверху слышен шелест перьев. Голубей явно что-то встревожило.

Ламберт идет наверх.

Прижав руку к боку, я мчусь в башню, где проникла в разум Реми. И внезапно понимаю, что, возвращаясь в свое тело, случайно зацепила мысли Ламберта – не Удэна. Это Ламберт так смотрел на Симона, держащего меня в объятиях. Он никак не ожидал этого и разозлился. Хотя ненависть к Симону явно появилась не сегодня.

А ведь Симон говорил, что убийца испытывает личную неприязнь к нему, и верно определил, чем она вызвана, но я убедила его, что он ошибается. Его интуиция подсказывала верно. Мне следовало доверять ей, даже если Симон сомневался.

И теперь он умрет из-за меня. Попытка Ламберта убить Реми провалилась, но с Симоном он не станет полагаться на волю случая.

Я поднимаюсь по лестнице на первую площадку, окна которой на одном уровне с нижней частью крыши. Подхожу к окну и подставляю под лунный свет кровоточащую рану на руке, чтобы магия снова наполнила мои вены.

А затем – замечаю Ламберта. Он шагает по широкому желобу к восточному крылу святилища. Обмякшее тело Симона свисает с его правого плеча, но благодаря лунному свету я слышу дыхание. Симон пока жив, но Ламберту не составит труда сбросить его с крыши…

…И, не сомневаюсь, этого ему, Ламберту, будет недостаточно. Я видела своими глазами, что он делал с другими жертвами, поддавшись гневу. И, по иронии судьбы, это мне как раз на руку.

Из-за того что приходится тащить Симона, Ламберт шагает медленно, но все равно достигает конца крыши раньше меня. Обогнув Пьера, он продолжает путь к крытой галерее над витражным круглым окном, таким же, как на западном фасаде. Вот только здесь нет перил, и соскользнуть с края так же легко, как в канаву – с дороги. Только падать предстоит с высоты двадцати пяти метров. А внизу – две кузницы и высокие стеллажи, на которых хранятся десятки железных и стальных заготовок для гвоздей и крючков. Никто не выживет.

Я добегаю до угла и врезаюсь в Пьера, чтобы остановиться.

– Ламберт!