Кровь и лунный свет

В какой-то степени он прав. Я воспользовалась его симпатией ко мне, чтобы пробраться в тюрьму, не пресекала его флирт из страха, что он сможет отыграться на магистре Томасе, – но не давала надежд.

Внезапно Ламберт делает шаг ко мне, и в глазах у него – убийственная ярость. Я инстинктивно отступаю назад – и выпаливаю вопрос, который не дает мне покоя:

– А Жулиана?

Гнев на лице убийцы сменяется страданием, и Ламберт сжимается, будто его ударили.

– Жулиана? – шепчет он.

Я вновь подхожу к Пьеру, сжимая в руке разомкнутую застежку страховочной веревки.

– Разве ты не любил ее? – спрашиваю я из-за спины статуи. – Она ведь любила тебя.

Он вздрагивает:

– Я поступил так из милосердия. Она не раз умоляла меня прекратить ее страдания.

Нет, она не умоляла, и Ламберт это знает. Перрета, Изабель и Николь стали жертвами ярости. А остальных он методично устранял, как препятствия на пути к цели.

Но не Жулиану. Как убийца жены торговец зерном, он не выставлял ее смерть напоказ: он позаботился о ее теле. И постарался убить ее как можно более безболезненно. Он явно сожалеет о смерти Жулианы.

И она – ключ к тому, чтобы вызвать его злость. Но пока рано это делать.

– Никогда бы такое о ней не подумала, – возражаю я. – На самом деле благодаря Симону она обнадежилась больше, чем за все предыдущие годы.

Он клюет на мою удочку – и устремляет взгляд на Симона. А я – распутываю одну из петель на талии.

– Симон был безумнее ее, – бормочет Ламберт. – Просто намного лучше скрывал это.

Мне не по себе от того, что он говорит о Симоне в прошедшем времени, но я стараюсь, чтобы голос звучал уверенно:

– Если он безумец и смог разгадать тебя, что это говорит о тебе?

Он запрокидывает голову и смеется. Невеселый смех эхом разносится вокруг нас. Вторая петля соскальзывает с талии, и я прячу веревку за каменным телом Пьера. Ламберт указывает рукой на Симона.

– Разгадай он меня, не лежал бы сейчас здесь. Он меня даже не подозревал.

Подозревал. И лишь мое сопротивление да собственный страх, что он слишком предвзято относится к кузену, вынудили Симона отказаться от подозрений. Да, он не мог предоставить точных доказательств того, кто убил первую жертву, но я доверяю его интуиции.

– Он узнал про Беатрис, – напоминаю я.

Ламберт замирает на мгновение.

– Да, – соглашается он. – Это стало настоящим сюрпризом. Или, возможно, удачей.

Я пытаюсь вспомнить, что Симон говорил о Беатрис. Если она стала первой жертвой, то Ламбертом двигала та же ярость, что и с остальными. Все они были проститутками, но Беатрис незадолго до смерти вышла замуж и, по словам Эмелин, отказалась от разгульной жизни.

«Ни одна из них не смогла отличить меня от брата в темноте», – сказал Ламберт.

К моему ужасу, Симон слегка поворачивает голову, так, что становится виден синяк на виске, а его лицо хмурится. Если Ламберт отвлечется, это сыграет мне на руку, но приход Симона в сознание – худший из вариантов.

– Кэт! – голос Реми разносится в воздухе. – Кэт! Ты где?

Вот, лучше отвлечь внимание так, чем на Симона. А пока нужно переключить внимание Ламберта на меня.

– Я думаю, ты убил Жулиану из ревности, – выпаливаю я. – Как только появился Симон, она перестала нуждаться в тебе.

Обвинение попадает если не в цель, то уж точно близко к ней. Ламберт полностью сосредотачивается на мне.

– А потом, – продолжаю я, – когда я узнала о ее душевной болезни, ты испугался, что это помешает нашим с тобой отношениям. Она просто стала для тебя еще одним препятствием.

Не стоило затрагивать эту тему: мой гнев распаляется до неконтролируемого уровня.

– А мать Агнес? – кричу я во все горло. – Женщина, которая каждый день совершала больше добрых дел, чем ты за всю свою жизнь, тоже была препятствием? – В голосе прорываются рыдания. – Прекрасная, милая, любящая сестра Света тоже тебе помешала?

– Кэт! – Реми бежит по водосточному желобу на противоположной стороне крыши.

С той стороны, откуда пришла я, тоже слышны шаги, но более медленные. Скорее всего, это Удэн. Ламберт поворачивает голову, чтобы посмотреть, далеко ли они, а я в это время скидываю еще одну петлю с талии.

Почти готово.

Симон стонет и поднимает руку к лицу. Ламберт переводит взгляд на него и не обращает внимания на меня, а я поспешно обматываю конец веревки вокруг вытянутой лапы Пьера и прижимаю ее к себе.

Пора.

– Ламберт!

Он смотрит на меня, когда я обхожу статую. Приходится пригнуться, чтобы пройти под ее крыльями как можно ближе к туловищу.

– Знаешь, что я думаю? – Я выпрямляюсь и прижимаю веревку к спине, чтобы она не обвисла вокруг талии. – Ты никогда не любил Жулиану. Просто смотрел на нее – и чувствовал свое превосходство.

Я делаю несколько шагов вперед, но стараюсь держаться поближе к Пьеру.

– А она видела тебя насквозь. Потому и предпочла Симона. Потому и предпочла меня.

Зрачки Ламберта расширяются, пока глаза не становятся практически черными, а его тело напрягается. Он не замечает, что Симон поворачивается и, пытаясь прийти в сознание, смотрит на меня.

Я перевожу взгляд на край здания – всего в десятке сантиметров.

– Вот почему никто никогда не смог бы полюбить тебя.