Кровь и лунный свет

– Венатре! Что случилось?

– Еще одно убийство, – объясняет Симон. – Поднимайте тревогу и будите градоначальника. Только отдайте мне свой фонарь.

Мужчина выполняет просьбу и уходит. А затем, сняв рожок с пояса, дует в него. Потерев глаза свободной рукой, Симон поворачивается ко мне.

– Давай взглянем на тело, пока сюда не набежали зеваки.

– Это слишком. Я не смогу, – упираясь, бормочу я.

Но Симон хватает меня за руку и тащит к фигуре, распростертой на земле.

– Нет, ты посмотришь. Ведь именно за этим ты примчалась сюда, не правда ли?

Я не могу рассказать ему, что мне хватит и одного взгляда, чтобы вновь пережить произошедшее, и что я могу подтвердить его предположения о том, как она умерла. К тому же мне понятен его гнев.

Без единого угрызения совести Симон сжимает мою руку сильнее и тащит вперед, не обращая внимания на слезы.

– Что ты видишь? – спрашивает он, занося фонарь над телом.

Я вытираю щеки дрожащими руками.

– Она лежит на спине, но ее перевернули после того, как перерезали горло. Лицо разбито… – Я изо всех сил стараюсь сдержать горечь, подступающую к горлу. – Чем-то тяжелым.

Симон кивает.

– Рядом нет ничего, чем можно было бы нанести такие раны, так что убийца, скорее всего, снова забрал орудие с собой. – Он бросает взгляд на людей, выходящих из домов, чтобы посмотреть, из-за чего суматоха. У нас не так много времени до того, как соберутся зеваки. – Что еще?

– Ей вырезали глаза, как Изабель. А… а ее плечи выглядят странно, словно ее ударили по спине. Возможно, она пыталась сбежать.

Услышав это, Симон наклоняется над телом, пытаясь разглядеть, почему я сделала такие выводы.

– Не понимаю, с чего ты это взяла, – говорит он. – Но, возможно, я соглашусь с тобой, когда осмотрю ее позже. – Он замолкает на мгновение. – Что еще, Катрин?

Он просто вынуждает меня сказать это.

– Ее юбки задраны до талии, – выдыхаю я. – На виду… все.

К моему облегчению, Симон отдергивает подол, натягивая его до колен.

– Это доказывает надругательство, – говорит он.

– После смерти?

Мне казалось, нет ничего ужаснее того, что произошло перед этой смертью.

Колени подгибаются, и я едва успеваю отвернуться, прежде чем меня рвет. Невольно я оказываюсь в том же положении, что и убитая, перед тем как ее прижали к земле. Поэтому, когда Симон опускается на корточки рядом со мной и кладет руку мне на спину, меня захлестывает паника. Я отшатываюсь в сторону и опускаю одну из ладоней в пропитавшуюся кровью траву.

«Даже не представляла, что это можешь быть ты», – проносится знакомая мысль в голове.

Я задыхаюсь. Хватаюсь за горло, чтобы убедиться, что оно не перерезано. Размазываю кровь по коже.

Даже не представляла… Даже не представляла…

Симон придвигается ко мне, а в его кристально-голубых глазах плещется беспокойство.

– Кэт?

…Что это можешь быть ты.

Я отползаю назад, подальше от кровавого пятна, пока не упираюсь в основание статуи. Затем поворачиваюсь, обхватываю квадратный постамент как единственную опору и прижимаюсь щекой к прохладному мрамору.

Симон медленно подходит ко мне и кладет руку на плечо.

– Он сделал это не в первый раз, верно? – спрашиваю я. – Он поступил так же с Перретой и Изабель. Просто ты не сказал нам об этом.

Симон кивает:

– Прости, Катрин. Мне не хотелось облекать это в слова. – Он наклоняется и осторожно обхватывает мое плечо. – Соберись. Тебе нужно встать. Мы еще не закончили.

Я позволяю ему поднять меня на ноги. Несколько человек с фонарями и свечами уже собрались вокруг. Среди них есть и стражники. Кто-то просто пялится на тело, кто-то пытается отогнать подальше людей, которые замерли, словно стадо овец, высматривающее новое пастбище. Симон обходит тело, держа фонарь почти у самой земли, будто выискивает что-то.

– Их здесь нет, – сделав полный круг, бормочет он. А затем садится на колени, опускается практически до самой земли и наклоняет разбитую голову несчастной вбок. – Но волосы отрезаны, – еле слышно говорит он, чтобы лишь я могла его услышать.

– Ты искал волосы Изабель, – наконец-то поняв, говорю я.

Симон снова встает и подходит ближе.

– Да, – понизив голос, подтверждает он. – Думаю, оставить волосы предыдущей жертвы у тела новой – его навязчивая идея. Как ты сказала, «отбросить старое». – Он хмурит брови, а из-за теней, отбрасываемых фонарем, это выражение смотрится еще суровее. – Если это так, то в произошедшем нет ничего хорошего.

Разумеется, в произошедшем нет ничего хорошего, но, думаю, он говорит о чем-то другом.

– Почему?

Симон указывает на тело:

– Ты спугнула убийцу до того, как он закончил начатое.

Я чувствую, как кровь отливает от лица.

– Думаешь, он снова кого-то убьет?

Симон кивает:

– Возможно, даже сегодня вечером.

Я приваливаюсь к мраморному пьедесталу. Это моя вина. Лежащей здесь женщине я бы ничем не смогла помочь, но если бы привела стражу, а не бежала по улице, истошно крича, то, возможно, нам бы удалось схватить убийцу. Вместо этого я подтолкнула чудовище к поиску новой жертвы его болезненных потребностей.