Кровь и молоко

– Джозеф, остановись, – перебила его Говард, ведь чем дольше журналист говорил, тем более жалко выглядел. – Еще немного – и ты обвинишь себя в изгнании Адама и Евы из Эдемского сада…

– Но ведь я… – зажмурившись, простонал джентльмен.

– Ты, как и я, всего лишь жертва обстоятельств, – мягко подчеркнула Амелия и оплела шею любовника руками. – Нам приходится играть по чужим правилам, дорогой, чтобы выжить. Но ты прекрасно осведомлён о моих чувствах к судье. А я знаю, о ком на самом деле думал ты, пока… Ты ведь даже имени её не спросил, так? – с лёгкой усмешкой предположила Говард.

Джозеф отрицательно качнул головой, подтверждая догадку Амелии, и она, словно в благодарность, заточила его губы в плен томного и чувственного поцелуя.

На некоторое время в спальне воцарилась тишина. Немного погодя, Амелия отстранилась от любовника и, поднявшись на ноги, смерила его недовольным взглядом.

От журналиста страшно несло табачным дымом и элем, видимо, мужчина пролил напиток себе на пиджак.

– Выглядишь как бродяга…

– Чувствую себя так же, – саркастично улыбнулся Фостер.

Мисс на мгновенье задумалась. Отвела взгляд в сторону, застыла. Затем улыбнулась своим мыслями и, посмотрев на Джозефа, протянула ему руку.

– Ты должен знать, Байрон выдвинул мне условие расстаться с тобой. Мне придётся выполнить это требование.

Фостер поджал губы. Амелия продолжила:

– Но так как наше соглашение вступит в силу только после венчания, сегодня ты можешь остаться на ночь… – голос девушки стал необычно соблазнительным, он действовал на разум журналиста точно опиум. Сначала касаясь сознания лишь слегка, мягкой дымкой, а после увлекая в мир красочного забытья и счастья. – Это будет последняя наша ночь, Джозеф. Но в память обо всём, что было, я обещаю тебе отдать всю себя…

Амелия закусила нижнюю губу и прогнулась в пояснице, словно кошка, разминающая мышцы перед прыжком. Фостер взял леди за руку и поднялся на ноги, скользнув пальцами под лёгкий шёлк пеньюара.

– Ты позволишь мне любить тебя? – прикладываясь к шее любовницы, прошептал журналист.

– Нет, милый, я буду умолять тебя о любви… – сладостно простонала Амелия, аккуратно выбираясь из объятий мужчины. – Но сначала нужно тебя отмыть… Ты пахнешь как матросня, только что сошедшая на берег.

Джозеф рассмеялся, виновато пожав плечами. Говард крепче сжала его руку и повела в будуар. Выставив прочь Лиззи, она сняла с мужчины одежду, лаская умелыми пальцами каждый изгиб его тела.

Спустя час, когда горячей воды совсем не осталось, любовники вернулись в спальню. Амелия сразу же сбросила с плеч пеньюар, рукава которого намокли по локоть, а затем избавилась и от ночной сорочки.

Точно сказочная нимфа, она стояла подле окна, освещаемая луной. Фостер лежал на кровати и любовался обнажёнными ягодицами, крутыми бёдрами, россыпью тёмных кудрей по хрупкой спине. Амелия была воистину прекрасна.

– Ты совершенство… – сбивчиво прошептал мужчина, невольно коснувшись своего паха рукой. Возбуждён, словно и не было услады в ванной.

– Ты ошибаешься, – спокойно и размерено ответила Говард, медленно повернувшись и двинувшись к постели.

От вида нагого тела любовницы Джозеф шумно выдохнул, чуть приподнимаясь на подушках, ощущая, как к вискам приливает кровь.

– Совершенно лишь моё тело. Но оно, как и всё в этом мире, однажды подастся увяданию. А я, моя душа, весьма далека от идеала.

Облокотившись одним коленом о кровать, Амелия игриво отбросила назад волосы, полностью оголяя сочную грудь. Не выдержав, журналист ринулся вперёд, хватая девушку за руку, увлекая под себя на постель.

– Ты обещала, что сегодня будешь умолять меня любить тебя… – обжигая бархатную кожу жарким дыханием, почти прорычал Джозеф, удобнее устраиваясь сверху.

– Обещала, – улыбнулась Говард, – и я умоляю! Люби меня Джозеф! Люби меня так сильно, как можешь… Возможно, ты последний мужчина, который будет со мной по моей воле…

Амелия закрыла глаза и выгнулась, Фостер сжал руками простынь, резко подавая вперёд бёдра, входя в трепещущее от возбуждения тело.

– Моли меня… – нависнув над Амелией, Джозеф начал очень медленно двигаться.

– Молю! Люби меня… – выстонала Говард, приподнимаясь ему навстречу.

Впервые в жизни Амелия подчинялась мужчине. Лишь изредка истинное обличье страстной дьяволицы вырывалось наружу, придавая пикантности их удовольствию.

Уже в предрассветный час, когда мисс Говард почти уснула в объятьях своего любовника, он опечаленно выдохнул очередное признание:

– Знаешь, человек умирает ровно столько раз, сколько раз теряет свою любовь… Через три дня ты выйдешь замуж, а я сыграю свои похороны…

– Джозеф, это несправедливо! – тихо отозвалась Амелия, затем скатилась с груди журналиста и легла к нему спиной, он сразу же обнял возлюбленную за талию, прижимая к себе. – Тебя никто не запирает в клетку, как трофей. Твоя жизнь продолжится, а моя застынет! Однажды ты забудешь меня и женишься по любви, я уверена. Мне же суждено играть роль до конца своих дней… Ну или до конца дней ублюдка Байрона.

– Благо ему недолго осталось… – усмехнулся Фостер.