Кровь и молоко

Теперь Даниель смотрел на неё как на святую. В его глазах вспыхнуло искреннее обожание и восхищение. В два шага преодолев разделяющее их расстояние, детектив взял Говард за руку и, глубоко наклонившись, поцеловал немного замёрзшие пальцы.

– Он просто заигрался во вседозволенность. Я всё исправлю, – с этими словами Байрон поспешно удалился.

И пусть детектив был страстен в своих речах, да и выглядел вполне решительно, надежда в сердце Амелии Говард отчего-то так и не зажглась.

Глава 13

«Над ранами смеется только тот,

Кто не бывал еще ни разу ранен…»

Уильям Шекспир

После разговора с детективом Амелия вернулась в свои покои. Смятение стягивало грудь скулящим под сердцем волнением. Говард очень хотелось верить в то, что Даниэль сможет повлиять на своего отца. Но, увы, в этой войне она сражалась на слабой стороне и прекрасно это понимала. Фостер, младший Байрон – оба джентльмена вполне достойные и всё же пешки на шахматной доске «Его Величества». Именно поэтому Амелия старалась ни на что не рассчитывать, ведь разбитая надежда ранит куда сильнее, нежели ожидаемая неудача.

За дверью послышались шаркающие шаги.

Джордж Говард обычно не покидал своей комнаты и до свадьбы старшей дочери не собирался. Он страшился её гнева и страдал от пропитанного ненавистью взгляда. Мэри передвигалась изящно и легко, её поступь напоминали стук дождя по карнизу – звонкая, отрывистая. Да и потом молодая леди гостила в доме своего жениха. Слуги – мало кому из них было дозволено подниматься на второй этаж, лишь горничным, да Лиззи. Но первые закончили уборку ещё до ужина, а Элизабет готовила хозяйке ванну.

Скрип половиц стал громче, а затем внезапно стих. Амелия обернулась, глядя на дверь через плечо. Вскоре та медленно отворилась. На пороге появился Фостер. Он уже слегка отрезвел, но всё ещё выглядел неподобающе джентльмену. Отёкшие спросонок глаза смотрели на предмет своего обожания опустошённо и боязливо. Журналист хотел сказать так много, но увидев Амелию, растерял все заготовленные фразы.

Вот кто неустанно кормил своих демонов надеждой. Тот, кто в полной мере познал боль разочарования. Тот, кто опрометчиво наделил смыслом своей жизни женщину, никогда не принадлежавшую ему.

– Я изменил тебе, любовь моя… – хрипло произнёс мужчина, хватаясь за дверной косяк, чтобы не шататься из стороны в сторону.

Амелия смерила несчастного придирчивым взглядом и отвернулась к зеркалу – перед водными процедурами она всегда собирала волосы в высокий пучок.

– Ты пьян, – совершенно спокойно констатировала Говард, подцепляя кудри пальцами, и поднимая их к затылку, оголяя дивную шею.

– Да, и горе моё не в вине! – с усмешкой отозвался Джозеф, проходя без приглашения в спальню. – Ты слышала, что я сказал?

– Да, что-то про измену, – не оборачиваясь, ответила Амелия, голос её был совершенно равнодушным.

Фостер шумно выдохнул и грузно завалился на кровать. В руках у него была бутылка виски. Достав зубами пробку с характерным звуком, мужчина выплюнул её в сторону.

– Я был на Ковент-Гарден и снял шлюху… – обречённо усмехнулся он, запивая свои слова несколькими глотками алкоголя. – Поимел её прямо в переулке, представляешь? Думал, что освобожусь от чувств. Отомщу тебе за нанесённое оскорбление. За то, что ты даже не попыталась объясниться со мной! Но нет, стало лишь хуже. Подумать только, ты выходишь замуж, а предателем себя чувствую я.

Амелия сидела молча, не смотря на любовника, хотя и имела возможность наблюдать за ним через зеркало. Но когда в его речь вплелись случайные всхлипы, леди обернулась. Глаза журналиста блестели от слёз – тихая мужская боль, заключённая в безмолвной солёной влаге. И несмотря на то, что Говард никогда не была влюблена в Фостера, она любила то, как он любил её, и относилась к нему с нежностью. Видеть муки человека, который много лет был рядом и поддерживал, сложно, даже для такой циничной барышни, коей была мисс Говард.

Встав со стула, девушка подошла к постели и, взяв Джозефа за руку, потянула на себя, заставляя его сесть. Затем отняла бутылку и присела перед любовником на колени, заключая в свои ладони его лицо.

– Милый мой, несчастный Джозеф. Ты изменил не мне, а собственным убеждениям. Но если тебе столь необходимо прощение, знай, я не серчаю. Мы не принадлежим друг другу и не имеем права взыскивать за неверность.

Журналист подался вперёд, хватая Амелию за плечи, скользя по любимым чертам потерянным взглядом.

– Я всегда принадлежал тебе, и сейчас принадлежу… – горько заключил он. – Мне было бы легче, начни я тебя ненавидеть за этот брак. Но мы оба понимаем, что ты не виновата! Ты пытаешься спасти сестру, своё имя, состояние! А я вынужден смотреть на это со стороны, потому что не имею должного положения и финансов. Не могу защитить тебя. Я ничтожество, Амелия! Всё это моя вина! Свадьба, банкротство! Будь я более настойчив, внимателен к деталям, я бы смог повлиять на твоего отца, пока тот окончательно не спился! Слишком поздно я заметил… Слишком поздно открылся тебе…