Кровь и молоко

На груди было всего два рубца, а вот спина джентльмена напоминала лоскутное шитьё. Леди оставила на каждом из шрамов по поцелую, затем вновь встала перед мужчиной, глядя в его небесные глаза со всей своей нерастраченной искренностью, заботой и любовью.

– Ты прекрасен, Томас… Боже, как ты прекрасен…

В тот же миг Рэнделл подхватил Амелию на руки, крадя с её губ томный вздох. Воздух меж их телами завибрировал чувственным желанием. Джентльмен отнёс возлюбленную на постель. Уложил на мягкие подушки, навис сверху и вновь прильнул к желанным устам.

Поцелуи постепенно становились жарче, проникновеннее, интимнее, словно через соприкосновение губ сливались воедино и их души, искря и разливаясь пламенем по шёлковым простыням.

– Люби меня, Томас… – прошептала Амелия.

– Я люблю тебя, люблю… – ответил мужчина и, опустившись поцелуями по шее к груди вожделенной женщины, уверенно снял с неё хлопковое платье.

Его взору предстала молочная кожа, идеальные изгибы, манящие округлости соблазнительных форм, маленькое родимое пятнышко у левого соска, которое тотчас было обласкано самыми нежными поцелуями. Словно хмельной, Томас неистово познавал женское тело, самое прекрасное, самое чистое и невинное для него. Он скользил руками по тонкой талии, запечатлел губами все родинки, что сумел отыскать, проник ладонями меж стройных бёдер. За всю свою жизнь он не видел более совершенной красоты, и эта благость была создана для него… Можно ли поверить в подобное чудо?

Амелия томно вздрагивала от нежных прикосновений и долгих, изводящих тело и разум ласк, но Томас никак не мог насытиться ею, пробуя на вкус каждый дюйм обнажённого тела. Ожидание казалось американцу не менее сладостным, нежели само слияние. Но когда леди уже совсем извелась и, не стерпев, требовательно притянула мужчину к себе, впиваясь в его губы смелым поцелуем. Когда она торопливо расстегнула его брюки и коснулась обнажённой, отвердевшей плоти, Томас сдался. Он запустил ладони под сочные женские ягодицы и, глядя в бездонно-колдовские глаза, не теряя больше ни единого удара сердца, уверенно вошёл в страстно желавшее его тело возлюбленной, стирая все грани, запреты и сомнения.

С губ Амелии сорвался восторженный стон. Чудилось, ещё немного – и она заплачет от пронзительного счастья, ведь Говард впервые занималась любовью…

Реальность рвалась в клочья, искажая формы и очертания внешнего мира. Стук двух сердец, бившихся в унисон, заслонил собой все прочие звуки. Амелия более не сдерживала себя в проявлении страсти, нежности, любви. Томас возбуждающе шептал ей на ухо Шекспира, познавая пылающее от наслаждения лоно, владея им полностью. Их тела, влажные, горячие, любили друг друга так, будто завтра не должно наступить. Приносили своими прикосновениями клятвы верности и давали безмолвные обещания поцелуями, вечные, нерушимые. Рай, ад, больше ничего не существовало вокруг! Ни одна церковь, ни один закон, ничто не властно над этим союзом впредь! Так решила Амелия, этого желал и Томас.

Лишь в рассветных лучах, так и не сумев утолить жажду друг в друге, влюблённые уснули. Обнажённые телом и душой, уставшие, истощённые, счастливые.

* * *

Около девяти утра тишину умиротворённого утра нарушил клич мистера Гудмена, что ворвался в дом без каких-либо договорённостей.

– Том, где ты? У меня новости!

Адвокат лихо поднялся по лестнице, Рэнделл едва успел обернуться в покрывало и прикрыть дверь спальни своей гостьи, когда Джеймс уже во всю силу барабанил в дверной косяк его комнаты.

– Друг мой, что случилось?

Гудмен резко обернулся. Опустив любезности, адвокат сразу перешёл к делу.

– Полчаса назад по обвинению в убийстве судьи арестовали Джозефа Фостера!

– Газетчика? – ещё до конца не проснувшись, Томас тряхнул головой, несколько раз быстро моргнув.

Услышав слова детектива, Амелия тотчас поднялась с постели и, укутавшись в рубашку Рэнделла, подошла к двери, выглядывая из-за плеча возлюбленного.

– Джозеф арестован? На каком основании? – на лице леди пылало потрясение.

Гудмен, совершенно растерявшись, поспешил отвернуться. Но, стараясь не придавать большого значения увиденному, лишь отругав приятеля за несдержанность, ответил, глядя на Говард вскользь через плечо.

– Издатель, которому недавно мистер Фостер предлагал свою рукопись, сообщил полиции, что в романе один из главных героев был заколот точно так же, как судья…

Глава 26

«Но я забыла: я ведь на земле,

Где делать нехорошее похвально

И безрассудно совершать добро…»

Уильям Шекспир