Кровь и сахар

– Нет, сэр, но вчера было много посетителей, не могу сказать наверняка.

Письмо встревожило меня. Оно пришло сразу после того, как Фрэнк напал на меня в переулке. Или за этими письмами стоит убийца и наблюдает за мной, или кто-то хочет, чтобы я так считал. На мгновение я задумался, не мог ли сам Чайлд подбросить письмо. Он определенно хотел, чтобы я покинул город. Но анонимные послания не соответствовали его стилю – он говорит прямо и без обиняков. Может, кого-то видел Натаниель. Спрошу у него.

* * *

После вчерашнего дождя воздух стал свежее, а бобы в огородах по обеим сторонам дороги между Стрэндом и Бродвеем, где выращивали овощи для продажи, казалось, вытянулись выше на фоне голубого неба и пыльной земли. Над головой кружили ястребы-перепелятники, то и дело пикируя вниз в поисках завтрака. Я прошел мимо фермеров и молочницы, которая вела за собой корову. Вдоль дороги тянулась вереница зданий: разнообразные жилые дома, прачечная, таверна. Многие дома еще только строились, отвоевывая поля в восточной части города. Я миновал церковь, окрашенную в ослепительно-белый цвет, вокруг которой возводили хорошие дома. За ними я увидел гравийные карьеры и мельничные колеса вдоль Дептфорд-Крик, где вода казалась оловянной. Может, когда-нибудь два Дептфорда встретятся и сольются, хотя это определенно не принесет радости утонченным обитателям Бродвея.

Но об этом пока рано было беспокоиться. Оказаться на Бродвее после совсем не привлекательных улочек Стрэнда было все равно что попасть в другой мир. Магазины на Хай-стрит напоминали храмы потребления для благородных господ: одежда по последней лондонской моде, вина с Канарских островов, венецианское стекло. Дамы под зонтиками от солнца обменивались сплетнями и советовали друг другу, как управляться со слугами. Джентльмены стояли небольшими группами и обсуждали торговые дела. Дорогие ткани, из которых была пошита их одежда, и блестящие шкуры их лошадей еще раз свидетельствовали о коммерческой мощи города. Даже в эти не самые лучшие времена деньги определенно текли на Дептфордский Бродвей, причем бо́льшую их часть приносило волнами африканского пота.

Я решил нанести еще один визит владельцу «Темного ангела» Джону Манди. Натаниель Гримшоу и Перегрин Чайлд знали о моей истинной цели пребывания в городе, Фрэнк Дрейк тоже легко мог о ней догадаться. Кто-нибудь все объяснит Манди, это только вопрос времени. Если еще не объяснил. Если он еще считает меня потенциальным инвестором, я должен воспользоваться этим преимуществом, пока не стало слишком поздно.

Манди жил в одном из кирпичных особняков с видом на Дептфорд-Крик. Искусная резьба над входными дверьми в эти дома включала символы того, чем занимались хозяева: тут – табачный лист, там – блестящий мускатный орех, где-то – улыбающиеся африканцы, придерживающие свои цепи. Дом Манди был одним из самых больших на улице.

Я постучал, и дверь открыла полная чернокожая горничная. Я сказал, что хочу увидеть Манди, и вручил ей свою визитку. Вероятно, вид моей формы ее успокоил, и она пригласила меня в дом.

– Подождите, пожалуйста, здесь, сэр, пока я поговорю с хозяином.

В холле пахло пчелиным воском и лилиями, которые стояли в вазе на консоли с мраморной столешницей. На стенах висели картины на библейские сюжеты. Я услышал топот бегущих ног, в холл ворвались двое детей, мальчик и девочка. Они не заметили меня, девочка наступала на мальчика, пока он не оказался прижатым к краю лестницы. Ему было около десяти лет, он был одет в розовую жилетку и бриджи, как дети джентльменов. Я с удивлением уставился на его лицо. Его кожа была лишь чуть темнее моей, но по форме губ и носа, а также вьющимся черным волосам я понял, что в нем течет африканская кровь. Девочка была младше его, светленькая и совершенно не похожая на мальчика. На голове у нее был чепец.

– Отдай! – сказала девочка.

Мальчик яростно покачал головой.

Что бы это ни было, девочка попыталась это отобрать, и мальчик оттолкнул ее.

– Чернокожий, – тихо произнесла она. – Сколько хлопка сегодня собрал? Мерзкий негр.

Мальчик набросился на нее, ударил кулаком, и она громко разрыдалась. Практически сразу из одной из соседних комнат появилась няня. Шурша накрахмаленными юбками, она схватила мальчика за руку и потянула прочь, шлепая на ходу.

– Маленький дикарь! Что я тебе говорила? Сестру бить нельзя!

Девочка улыбнулась сквозь слезы и последовала за ними в комнату, из которой вышла няня. Дверь закрылась, из-за нее теперь слышались приглушенные рыдания мальчика.

Сверху до меня донеслись голоса, говорившие на повышенных тонах, потом воцарилась тишина. Я вздрогнул. Мое беспокойство было вызвано не тем, что я стал свидетелем стычки детей, – хотя явное удовольствие девочки от страданий мальчика внушало тревогу. Прозвучит мелодраматично, но я почувствовал присутствие зла. Что-то в воздухе и странная тишина напомнили мне дом, в котором прошло мое собственное детство. Обычно я сразу понимал, что семья несчастна, и именно это чувствовал сейчас.

Где-то наверху открылась дверь, и горничная спустилась по лестнице.