Кровь и слезы Луганска

 Обеднять речь «отношениями» — обеднять мозг. Это все равно, что лайкать чужие фотографии, не понимая в них смысла. Однажды Воронцов выложил в «Контакт» рабочие фотографии и не успел закрыть их под замок. Использовал эту сеть как фотохостинг. Через несколько минут фотографию с пуговицами, шевронами и прочим всушным барахлом лайкнула подруга из прошлого. Помнилась она единственным — так нажралась шампанского в процессе соблазнения, что в процессе секса утрахалась так, что кончила и уснула. Воронцову осталось снять «нацюцюрник», со зла плюнуть и уйти из ее квартиры. Территория и женщина оказались непомеченными. А тут вдруг лайкнула. Вдруг Воронцова это разозлило. И он написал ей: «Зачем ты лайкаешь то, что не понимаешь? Если хочешь разговор завести — пиши сразу в личку». Ага. Второй год молчит. Тоже отношение.

 «Ну, вот», — подумал Воронцов. — «Перекусил, можно и ехать».

 До Квартала Восточного можно ехать и на маршрутке прямо от автовокзала. А можно и на такси сторговаться за 150 рублей. С понаехавших москалей дерут, конечно, в два раза больше. Но Воронцов, хоть и не загорелый, шокать и гекать умел. А торговаться его научил одесский «Привоз». А еще с собой был военный билет Народной Милиции ЛНР.

 Вообще-то, к бойцам здесь все относились положительно. Кроме таксистов. Для этих все — лишь источники дохода. Какая-то особая каста, особая нация. Как там у классиков? «Мелкобуржуазные инстинкты»? Байку про Ярославский и Казанский знают все. А вот вятские таксисты, срубающие штуку за проезд с железнодорожного до автовокзала, не байка. Идти там ну... минут десять, не спеша. В Луганске то же самое. И когда Воронцову залупили триста до Квартала Восточного, он просто достал телефон и сказал, что сейчас за сто двадцать доедет. Цена моментально упала до ста тридцати. Десятка, чтобы не ждать.

 И вот здравствуй, отель «Рандеву», триста рублей номер в сутки. Есть вай-фай, есть холодильник, есть горячая вода. Правда, окон нет. С окнами за шесть сотен. И с телевизором.

 Но если прилетит снаряд — в подвале чуть больше шансов выжить. Всякие диванные хомячки рассчитывают эти шансы, и что делать, если большой песец пришел. А стопроцентных шансов не бывает. Чуть больше бывает, чуть меньше.

 Какие у тебя могут быть шансы выжить, если по твоему кварталу ежедневно стреляют?

 Ты можешь сидеть на девятом этаже и обозревать окрестности, а потом прилетает снаряд, осколками тебе рвет бедро. Истекая кровью, ты ползешь за аптечкой, но подняться до шкафчика не можешь. А мобильной связи нет, и лифт уже не работает давно. Много тебе поможет жгут в кармане, если рядом нет людей, которые тебя потащат на руках в больницу?

 А можешь сидеть во дворе, у костра на детской площадке, и наблюдать, как красиво падают ракеты «Градов». От этой красоты сводит живот, но кулеш пахнет, ты смотришь и ешь пустой рис из гуманитарки или бич-пакеты по цене суши из соседнего магазинчика. Из твоего подъезда все живы. Пока живы. Потому что завтра, переходя дорогу...

 Восемнадцатого июля четырнадцатого года прилетела очередная партия украинских снарядов. Часть из них упало в районе «Восточного рынка». «Скорые» мотались одна за другой. Воронцов видел работу только одной. Сначала врачи метнулись к мужчине, потом сразу накрыли его простыней. Он еще дышал, белоснежная простыня медленно вздымалась и опускалась на груди. На груди же белоснежное сменялось кровавым. Через пару минут он дышать перестал, так и не придя в сознание. Медики же перекладывали женщину на носилки. Рядом с ней они положили ногу и руку.

 Воронцов, забыв все наставления, оцепенело смотрел на лужи крови и дымящийся развороченный асфальт. Делать снимки он не смог. Забыл. А потом вспомнил и побежал подальше от кровавой картины. Улегся за бордюр, а кому и поребрик, и принялся зачем-то ждать. Обычно украинцы так и поступали. Давали обстрел по оживленному перекрестку, затем выжидали, когда подъедут «Скорые» там или пожарные, и давали второй залп. Корректировщики-то рядом сидят, из окон наблюдают.

 Наверное, в тот момент он струсил. С другой стороны, чем он мог помочь медикам? Ничем. А с третьей стороны, он же был бойцом ополчения, хотя в тот момент и не в форме. Это он должен был защитить собой, своим телом эту женщину без правой ноги и левой руки. Но осколки не спрашивают, куда летят. За них потом другие орлы спрашивают: «Если ты такой патриот России, то почему не сгорел в Доме Профсоюзов?» Так получилось.

 А женщина та пыталась приподняться на носилках, медики ее прижимали, вкололи катетер, пришпандорили капельницу, затем увезли, воя сиренами. На асфальте бурела кровь и лежал под простынкой мужчина. Из пакета в правой руке вытекало пиво и молоко. Все это вливалось в лужу крови.

 Воронцов лежал еще минут десять, а потом поднялся и ушел жить в гостиницу «Рандеву». Он не знал, что хирурги и травматологи спасут эту женщину, сделав культи. А этой же ночью, не выходя из наркоза, она перелезет под обстрелом под кровать. Много кого еще привезут, девочку со срезанным черепом, парня с вырванной челюстью. Спасут не всех. Но многих.