Окна, перечеркнутые пластырем и скотчем: на них никто не обращает внимания. Обстрелов нет с февраля четырнадцатого, но передовая всего в шестнадцати километрах, начаться может каждый день. Работают рестораны и кафешки, торгуют крафтовым пивом из России. Посетителей нет, возможно вечером будут. Есть комплексные обеды: сто двадцать рублей. Борщ, картошка фри с бифштексом под яйцом, чай, сок, квас на выбор. Квас тут так себе. Вода слишком мягкая и нет насыщенности вкуса. А вот молочка, почему-то хорошая, нравилась Воронцову. Обязательно надо будет заехать в Стаханов и выпить там литр молочного коктейля. Там еще стоит советский аппарат: гудит как вертолет на взлете. И фея-разливальщица владеет древним секретом: молоко для коктейля должно быть ледяным, словно из норвежской пещеры. Иначе получится жидкое мороженое с тягучими комками. Вместо ледяных игл, пронзающих нёбо и язык.
А вот сгоревшая аптека, стадвадцатидвух-миллиметровый снаряд разорвался в витрине. Дом не рухнул, нет. Аптеку же заколотили досками, так и стоит. Здесь много пустых помещений: разбитых, убитых, брошенных. Их не заметно на первый взгляд. Но, когда начинаешь присматриваться, понимаешь — вот она война.
И не все надо ремонтировать. Как оставили шрамы на одном из всадников Клодта в Ленинграде, так и здесь надо законсервировать следы украинских осколков на памятниках Луганска. Что бы тыкать ими в нос тем, кто говорит о русском терроризме. Почему во Львове, Киеве, Запорожье все спокойно? Потому что их не обстреливает украинская армия. Вот и весь ответ.
Людей почти нет на улице Советской. И очень интенсивное движение автотранспорта. Одна машина в полминуты. Дорогу можно переходить на любой свет. Но Воронцов дожидается зеленого на пешеходном переходе. Есть что-то такое аристократическое в исполнении древних, уже забытых правил и традиций. Впрочем, традиции традициями, а тот первый минометный артобстрел быстро научил его пользоваться ремнями безопасности: надо очень быстро покинуть машину при обстреле и заныкаться в любой ямке. Хотя, честно говоря, резко вырастает шанс убиться нахрен в какой-нибудь нелепой и банальной дорожной аварии. Но это война и стопроцентно спасательных рецептов здесь не знает никто. Ты можешь выжить под страшнейшим артобстрелом и помереть от инфаркта на следующий день после ротации. Гарантии здесь никто не дает.
На поисковой базе уже собрались парни и девчата. Юные совсем. И тут вдруг Воронцов осознал нелепость ситуации. Он отозвал дядю Колю из кабинета:
— Слушай, я же одет как попугай для такой встречи.
Дядя Коля не понял:
— Нормально ты одет, что за...
— Пластмассовые тапки, шорты до колен и эта футболка — нормально?
— А что с футболкой не так?
Воронцов пояснил дяде Коле что не так. На синей футболке желтыми буквами было написано по-немецки: «Мне сорок лет. Я плохо слышу. Плохо вижу. У меня нет своих зубов. У меня не стоит. Но я все равно счастлив!»
— Как-то несолидно. Ты б вчера предупредил, я бы хоть форму надел.
— Ой да ладно, сейчас дети английский учат. Кто что поймет? И вот это... По городу тебе не стремно в таком шляться, а тут он застыдился.
— Да нет, не стремно. Элемент, так сказать, самоиронии.
— Ну вот тогда и иди выступай в этом элементе. Молодежь нынче пошла серьезная, умнее нас, циничнее. Они такого в контактах своих насмотрятся, что твою футболку они просто не заметят. А если и заметят, то одобрят. Как самоиронию.
И впрямь, не заметили, когда Воронцов и дядя Коля вернулись в кабинет.
— Телефоны убрали! Я сказал, убрали телефоны.
Нехотя, особенно пацаны, стали убирать свои гаджеты в карманы и рюкзаки. Вот да, привязаны они к этим поводкам. Да почему только они? И мы тоже.
— Знакомьтесь, товарищи бойцы, — дядя Коля так называл своих воспитанников. — Знакомьтесь, перед вами человек-легенда поискового движения России, писатель и журналист, ныне боец Народной Милиции нашей республики, Александр Воронцов.
Никакого отклика в глазах детенышей «человек-легенда» не увидел. Оно и понятно. Они сами живые легенды, эти детишки. Только еще не догадываются об этом.
— Помните песню «Меня нашли в воронке»? — продолжил дядя Коля.
— Да, — оживились щенята. — Помним, мы же с ней выиграли конкурс патриотической песни в прошлом сентябре! Это, правда, вы написали?
— Правда, я, — нахмурив брови, чуть кивнул Воронцов. Злобный демон, неизменно просыпавшийся в такие моменты, тут же шепнул ему: «И больше ты ничего не написал, п-писссатель!» Чего этот личный демон любил так коверкать именно это слово — Воронцов не знал.
— Сегодня Александр...
— Без отчеств, все свои же, — не любил Воронцов обращение с отчеством. Не хотелось стареть. Хотя, заяви он детишкам, что видел Брежнева живым, им бы показалось, что это где-то между динозаврами и пирамидами Египта. Все, что было до их рождения — невероятно далекое прошлое, при этом перемешанное в большую кучу.
— Хорошо, сегодня нам товарищ Александр расскажет о событиях второго мая в Одессе.