Кровь на эполетах

Утром мы ушли из ошеломленной нашим поступком деревни — до сих пор приходившие к ним солдаты только грабили. Обитатели селения — от мала до велика, высыпали на улицу, встали на колени, и оставались так, пока мы не скрылись за пригорком. Я только зубами поскрипел. В своем мире довелось прочесть, что война 1812 года на белорусских землях произвела опустошение еще большее, чем Великая Отечественная, — погиб каждый второй. От голода, холода, болезней…

— Об одном жалею, — сказал ехавшему рядом Синицыну. — Зря мы труп Бонапарта в санях везли. Следовало привязать за ноги и тащить по снегу до самой Орши.

— Ты так больше никому не скажи, Платон Сергеевич! — покачал головой подпоручик. — Не поймут. Бонапарт злодей, конечно, но император. Хотя Фигнер прав: следовало сжечь, зарядить косточками пушку и выпалить, чтобы следа на осталось!..

В Минск мы прибыли в начале декабря. Город не впечатлил — нечего похоже на столицу Беларуси в моем мире. Только несколько церквей на Соборной площади узнаваемыми силуэтами свидетельствовали, что нахожусь в будущем двухмиллионном городе, остальное — деревня деревней. Кирпичных зданий почти нет, улицы кривые и не мощеные. Я доложился начальству (пришлось снова рассказать историю ликвидации Наполеона), нам отвели дома для постоя, где батальон и разместился — уже в полном составе. Была радостная встреча, традиционная пирушка, приготовленная сослуживцами, и раздача ништяков. Юные прапорщики смотрели на нас большими глазами, переживая, что великий подвиг пролетел мимо них. Мне же эти рассказы порядком надоели. Ничего эпического. Ну, замочили Наполеона, и что? А вот не фиг на по нашим дорогам рассекать! Тут вам не в Париже…

После застолья Спешев позвал меня к себе. Ему, как командиру полка, выделили отдельный дом, в горнице мы сели за стол и раскочегарили трубки. Я с удовольствием вдыхал ароматный дым — соскучился по хорошему табаку. Мой кончился еще в Залесье, а в Орше разжиться не удалось. Там торговали такой дрянью, что мысль о здоровом образе жизни приходила на ум немедля.

— Как дочка? — поинтересовался Семен.

— Оставил в Залесье, — ответил я. — Война его не затронула, остается надеяться, что все будет хорошо. Я ее на прощание даже не поцеловал: уходили затемно и спешке, не хотел будить.

— Ну, дай Бог! — кивнул он. — Завидую я тебе, Платон! Ты и без того удачливый, а тут самого Бонапарта завалил. За такое тебя государь непременно возвысит. Глядишь, полковым командиром станешь.

Я внимательно посмотрел на него. Похоже, Семен переживает за свое место. Для него взлететь с ротного до командира полка за полгода — невероятная карьера. До сих пор не привык и опасается, что сместят, а вместо него поставят другого — например, того же Руцкого. Резон в этих страхах есть. В войну командиров на должности ставили, не особо разбираясь — из тех, кто попадался под руку, в мирное время могут пересмотреть и найти более «достойного». Из тех, кто возле начальства трется. Чего тут гадать, если даже Давыдова после войны чморили, как могли. То сообщали, что генеральский чин ему присвоен по ошибке, и он остается полковником, то отправляли гусара командовать драгунами и егерями. И это героя Отечественной войны! Кончилось тем, что Денис Васильевич написал царю резкое письмо, заявив, что отказывается встать во главе конно-егерской бригады, потому как не хочет лишиться усов — егерям они не положены. Ждал опалы, но царь смилостивился, а, может, побоялся так поступить с героем, и Денис Васильевич получил под начало гусарский полк.

— Нет, Семен! — сказал я. — Полковым командиром не хочу, для меня и батальона много. Я ведь лекарь. Вот закончится война — и подам в отставку. Найду дочке хорошую мать, женюсь, и стану лечить людей. У меня это получается лучше, чем воевать.

— Не скажи! — возразил Семен. — Воюешь ты отменно. Но, как знаешь. Хорошо тебе — ремеслу обучен, в заграничном университете учился. Я же полуграмотная тетеря, кроме уставов ничего не ведаю. Без армии никак.

— А как же деревенька с крестьянами? — подколол я. — Ты, вроде, о ней мечтал.

— Тогда я в ротных ходил и перспешктивы не видел, — вздохнул он. — Полковой командир — другое дело.

В местных реалиях так. Полк здесь — самостоятельная боевая единица со своей кассой, к слову, в которую командир может запускать руку. Воровать Семен, конечно, не станет — не тот человек, а вот сэкономить, чтобы и солдаты не в обиде, и у самого нос в табаке, сумеет. Рядовым солдатом службу начинал, все ступени прошел, армейский быт до мелочей знает.

— Как думаешь, с французами замиримся? — спросил Спешнев.

— Должны, — кивнул я. — С чего им теперь воевать? Бонапарт мертв, в Париже неразбериха — наверняка думают, кем заменить? Какое дело им до России и Европы? Тем более, что огребли от нас по самое не балуйся.

— Вот и славно, — закончил разговор Семен. — Я буду командовать полком, ты — лечить людей, каждый на своем месте будем приносить пользу Отечеству.