Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Дорогой мой, хоть бы ты сохранил здоровье и сберег бы живую душу. Может быть, нам еще улыбнется счастье? Будем в это верить и ждать и надеяться.

Как и во все предыдущие года, где бы я не была, в тот миг, когда стрелки часов близятся к двенадцати, я буду только с тобой.

Что принесет нам Новый год? Перед неизвестностью будущего года всегда раздается, как в детстве, какая-то надежда на что-то светлое и даже что-нибудь просто чудесное. Будем верить.

Все мои мысли и чувства неизменно и всегда с тобой.

Скажу словами Тютчева:

Все, что сберечь мне удалось
Надежды, веры и любви
В одну молитву все слилось:
Переживи, переживи!

Обнимаю тебя, горячо целую. С Новым годом!

Н.

1953

№ 419. Н. В. Ельцина – В. Д. Бонч-Бруевичу

1953 г.

Дорогой Владимир Дмитриевич!

Пять месяцев напряженной борьбы за право работы над проблемой, которой посвящена большая часть всей моей жизни, привели, наконец, к положительному разрешению вопроса и при этом в одном из самых удачных вариантов: я – личный сотрудник академика В. А. Энгельгардта и продолжаю линию своих прежних исследований.

Трудно даже рассказать, сколько часов я провела около самых различных дверей в ожидании того или иного разговора, сколько раз казалось, что стена каменная и ее не пробить. Но в глубине души я всегда верила не только в побеждающий голос разума, но и в некоторые истины, которые для всего передового человечества двадцатого века очевидны и нерушимы.

Однако для целого ряда ладей многое требовало доказательств и подтверждений. Со свойственной Вам большой принципиальностью, несмотря на тяжелую болезнь, Вы, как всегда, откликнулись и пришли на помощь.

Я не могу найти слов, чтобы поблагодарить Вас не только за проявленную человечность, но и за Ваше прямое участие, которое несомненно имело существенное значение для решения всего вопроса.

Хочется снова жить, чтобы отдать все силы великой загадке природы, над которой работают ученые всех стран, – злокачественным опухолям, – и какое счастье, что такие люди, как Вы, существуют.

Дорогой Владимир Дмитриевич, я скоро уезжаю, и мне очень хочется Вас повидать, чтобы увидеть своими собственными глазами, что Вам лучше. Мне очень хочется поговорить с Вами также о работах по истории религиозных движений в России, которые имели такое существенное значение для всей русской истории и которые нелепо, незаслуженно забыты и не имеют своего продолжения.

Я могу приехать в любой день и в любое время.

№ 419. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

10.I.53 г.

Моя родная,

я уже знаю, что Манюша получила поздравление, а получила ли ты мои стихи, не знаю.

Мне нужно, чтобы тебя всегда окружала моя живая любовь. Я напишу коротко, как сложились строки, которые я послал и сейчас повторяю. Я еще в них, не вижу, они хороши или плохи. Может быть, о моем чувстве больше скажет их творческая история, чем они сами.

Писал я мало, но поэзия была воздухом моей жизни. Я серьезно думаю, что этот мой мир создан тобой, я ощущаю его как твою духовную эманацию. Вот образ: сияние чистой любви, проходящее через личность и становящееся стихами. Это мы с тобой. Уже давно я хотел так сказать, т. е. стихами о стихах. Я бы сделал это, если бы не Шекспир, который переступил мне путь:

Ты вновь и вновь найдешь в моих стихах

Пускай земле достанется мой прах,
Ты, потеряв меня, утратишь мало,
С тобою будет лучшее во мне,
А смерть возьмет от жизни быстротечной
Осадок, остающийся на дне,
То, что похитить мог бродяга встречный.

В другом сонете (на память не повторю) Шекспир признается, что красоту своих стихов черпает в красоте любимого существа. Вот мотив, который во мне живет! Не очень давно я прочел «Гранатовый браслет» Куприна. Вера Шеина вспоминает последние слова, освещавшие сознание бедного Желткова, и просит свою подругу сыграть ей из Аппассионаты. Она слушает, и в ее чувстве largo нижется музыкальными строфами, каждая из которых заключается словами предсмертной записки Желткова: «Да святится имя твое». Меня осенило тогда: да ведь эти слова и есть то, что я о тебе думаю. Произошла встреча темы и образа. Строка молитвы из записки Желткова ожила во мне не только по смыслу, но и ритмически. Я ее почувствовал как обобщение своего чувства к тебе, как строку, заключенную в возникавшие стихи. И вот что втекло в эту строчку: