Кровь у всех красная (СИ)

Учиха незамедлительно ответил, да так, словно огонь, требовавший от него уничтожить всё живое, особенно Мадару, вдруг обратился в другое, более мирное, но не менее сильное желание. Изуна ухватил его за затылок, прижался… Отвёл руку с мечом чуть за спину, про себя подумав, что если Тобирама вздумает отступить… Список на немедленное закапывание расширится, а не закончится.

Тобирама ещё успел мимолетно порадоваться тому, что не смог восстановить свои блоки. Воспринимать Учих холодным разумом было решительно невозможно, а так получалось просто не думать, а действовать.

И надеяться, что в случае чего Хаширама успеет его если не прикрыть, то хотя бы вылечить.

Старший Сенджу тем временем свернул клетку и спеленал Мадару уже точечно, закатав Учиху в толстый слой дерева, фиксирующий даже пальцы. Условно свободными осталось только лицо — волосы Хаширама от греха подальше тоже накрыл.

— Ну и что за дурость мы только что наблюдали? — миролюбиво поинтересовался Хаши.

— М-м-м… Братские разборки? — предположил Мадара, задумчиво прощупывая технику чакрой.

— Я сейчас говорю исключительно о тебе, — Сенджу сел рядом, прислонился спиной к запакованному в Мокутон Мадаре. — Какого биджу ты не сопротивлялся?

— А зачем?

Хаширама тяжело вздохнул.

— Надо же, действительно не понимаешь… Ты же обижаешь этим Изуну. Оскорбляешь даже, до глубины души и сердца, — Сенджу помолчал, подбирая слова. — Самим отношением — пытайся, деточка, ничего у тебя не выйдет. Презрением. Двадцать восемь раз, говоришь? Может быть, он и не хотел убить тебя вот совсем уж всерьёз, но все равно выглядит так, будто ты насмехаешься над братом. И ещё кое-что… Когда я пришел лечить Изуну, он сказал, что лучше ему умереть, чем довериться мне. Ты был против… И позже он согласился.

Хаширама задрал голову, глядя прямо в глаза Мадаре:

— Так какого биджу ты — сам — хочешь бросить брата в одиночестве? Позволить себе умереть, зная, что завтра, через неделю или месяц он взвоет от одиночества и сойдет с ума? Если уж ты впереди — так будь впереди до конца. Сражайся. Доводи его до полусмерти. Лечи, помогай становиться сильнее… А не вот так, когда Изуна даже не может выплеснуть злость, потому что ты переживаешь, как бы отото палец не поранил.

— Ой, да ладно мне нотации читать, — поморщился Мадара. — Я бы попрыгал, давая ему выдохнуться, потом бы обнял, и снова бы стало всё хорошо. До следующего срыва. Когда смысл жизни пытается тебя убить, что ещё можно сделать?

— Подраться с ним насмерть, — серьёзно ответил Хаширама. — Чтобы в следующий раз он пытался убить тебя уже за что-то более конкретное, чем просто «бесишь». То, что ты не сопротивляешься, только больше раскачивает его психику.

— Смеёшься? У меня рука не поднимется. Отпусти, а?

Хаширама несколько секунд вглядывался в глаза Учихе, потом качнул головой:

— Не отпущу. Сиди так пока.

Мадара вздохнул, двинулся, разрывая деревянные оковы равномерным и мощным выбросом чакры. Сидеть на месте он совершенно не собирался.

Хаширама всё с той же невозмутимостью запаковал его снова, добавляя дополнительный слой и поперечные укрепляющие кольца.

Мадара снова сломал с едва заметной тенью недовольства на лице.

Сенджу ухмыльнулся, вызывая тройной древесный барьер достаточно быстро, чтобы не дать пленнику шагнуть в сторону.

Да над ним просто потешаются!

Барьер взорвался ошмётками, отлетая от действительно взбешённого Учихи.

— Да, Мадара! Вот так! — Хаширама почти смеялся, отскакивая от раздробившего скалу удара.

Причем смеялся не язвительно, а легко и свободно.

— Вот это — ты, а не та снулая рыба!

Изуна, до этого не обращавший на шум никакого внимания, вдруг оторвался от Тобирамы и оглянулся. Глаза Учихи расширились, и он зайчиком поскакал из зоны боевых действий.

Мадара налился чёрной аурой, активируя Сусаноо.

— Ани-ча-ан, — простонал Тобирама, звучно прихлопывая ладонь к лицу.

Сенджу смутно подозревал, что через полчаса по ближайшим окрестностям будут тесниться оба клана, прикидывая, уже можно друг друга резать, или подождать, пока главы закончат дружескую разминку.

— Да, Мадара! — Хаширама все-таки расхохотался, кружась между выпадов великана из чакры и даже не пытаясь активировать своего древесного голема.

Активировав Сусаноо, Мадара впадал в состояние, когда медленные словесные, связные мысли исчезают, переставая мешать думать. Сусаноо — ярость, воплощённая в чакре. Сусаноо — боль сгорающего тела. Боль, которая создаёт силу и которую невозможно не любить. Удары сыпались градом, хотя сам Учиха оставался неподвижен. Руки сложены на груди. Лицо застыло маской. Вся ярость, которую так настоятельно провоцировали Сенджу, была выражена в фигуре из синей чакры.

А Изуна бежал куда глаза глядят, лишь бы подальше. Потому что ярость управляла гигантской фигурой…

…а боль расходилась волнами по округе.

Тобирама в несколько прыжков догнал его, схватил за плечо, перебросил обоих Хирайшином к одному из соседних ориентиров. Оглянулся на возвышающуюся над лесом технику:

— Это плохо или вообще пиздец и пора закапываться?

Изуна подумал.