Кровь у всех красная (СИ)

Изуна всегда изо всех сил старался быть хорошим братом и сильным шиноби. Это то, чему его учили, это то, как его воспитывали. Бери меч и сражайся. Не доверяй, не показывай эмоции. Поддерживай брата, будь сильным, задиристым, не спускай обиды, но… В какой-то момент он начал замечать, что конфликты даются ему гораздо тяжелее, чем окружающим. Конфликты любого рода, хоть драка, хоть ругань, хоть просто несогласие.

Когда остальные через полчаса после конфликта ходили, как ни в чем не бывало, у Изуны всё ещё дрожали руки. Когда остальные упрямились, вставали лоб в лоб и яростно отстаивали свою точку зрения, ему хотелось спрятаться за Мадару. Или заплакать. Заплакать, спрашивая: «Зачем?» Зачем надо всегда бить по самому больному и стоять на своём, даже если ты неправ?

Он думал, что это он такой дефективный, неправильный. Сжимал зубы, агрессивничал, когда все так делали, сражался. Сражался за свою жизнь. За брата. Чтобы не подвести. Чтобы не опозориться. Получалось из рук вон плохо: там, где нормальным людям помогало чутьё, ему приходилось ориентироваться только на слова, на все эти помпезные лозунги, которые, как ни крути, не отражали всю глубину и разницу событий.

Да, он разрабатывал альтернативные способы решения конфликтов. Срабатывало не всегда, но жить стало полегче. А ещё он очень боялся потерять брата. Боялся, что он узнает, какой Изуна… Неправильный, и отвернётся от такого слабака и мямли. Поэтому, когда только подвернулась возможность стать брату ещё ближе, ещё нужнее, он без сомнений за неё ухватился. Не считая того, что Мадара просто восхитительный, конечно.

Ан вот как оказалось…

— Ты… Знал? — спросил Изуна, сглотнув комок в горле.

Мадара коротко кивнул, не поднимая головы от колен. Изуна-чан, котичка-Изуна, цветочек-Изуна… Не повезло ему родиться в такое время, в таком месте. Слишком чуткий, слишком неконфликтный, разбивающий сердца одной улыбкой и радующийся солнцу… Этим бы рукам да по струнам бегать, этим устам да песни распевать… О том, что усталые люди не замечают, забывают и не видят. О том, как мир прекрасен и хрупок.

Но что может сделать любящий брат здесь и сейчас? В мире шиноби, посреди войны кланов, зная, что Изуне в любом случае предстоит сражаться, потому что бежать некуда. И бежать — позорно. Только одно — сделать его самым сильным, научить сражаться так, чтобы никто-никто не мог его победить.

Однако все-таки смогли… И это была одна из главных причин, почему Мадара согласился на перемирие. Сила не спасла Изуну. Так может, мир на это способен?..

Мадара видел, как всё это ломает отото, превращая хрупкий радостный цветочек в ядовитую заразу. А что ему оставалось? Только продолжать увеличивать силу, уничтожать врагов и любить так, как просят. Как получается. И если боль от перетянутых крыльев вымещается ударом по нему — что ж, он не станет сильно сопротивляться.

— Знаешь, тогда, у Хаширамы… — начал Изуна, глубоко вздохнув. По щекам текли горячие слезы, падая на лохматую голову брата, но голос почти не дрожал. — Тогда я впервые понял… Почувствовал, что значит быть собой. Делиться мыслями и находить понимание, а не осуждение. Не вступать в конфликты и не бояться прослыть слабаком. Делать, что хочется, потому что никто вокруг не знает, как должно быть, никто не скажет, как надо… Забавно. Заложником я был свободен. И… Такая злость разобрала, когда я вспомнил, что всего через четыре дня придётся вернуться… Вернуться под незримое, но уничтожающее жизнь давление… И я не придумал ничего лучше, чем уничтожить эти рамки… Главный их источник для меня.

— Знаю, — тихо отозвался Мадара.

— Я так ненавижу сражения! — отчаянно признался Изуна, сжимая пальцы на лохматых прядях. — Я не могу, не получается, не выходит! Даже глаза меня почти не слушаются!

— Зато ты можешь плакать, — тихо отозвался брат, и Изуна, наконец, разрыдался в голос.

Мадара поднялся, садясь поудобнее, привлекая своего маленького отото к себе, позволяя ему выплакать всю боль… Боль, которую он сам же и причинил… Защищая, как умел.

— Для тебя я обязательно построю мир… — пообещал он.

***

Для Тобирамы оговоренные три часа тянулись медленно. Не то чтобы он всерьез переживал, что Учихи поубивают друг друга — как-то же они выживали раньше, да и вообще, это же Учихи, — но ани-чан как раз вошёл в самую невыносимую свою стадию «мне кажется, но я не знаю что». Право, Тобирама спокойнее воспринимал, даже когда Хаши поступал бредово, но бесконечно уверенно. В таком же состоянии неопределённости Хаширама маялся сам и заражал сомнениями окружающих. Больше же всего бесило то, что интуиция брата обычно не подводила, но при этом не имела никаких логических обоснований.