Кровь в пыли

— Кэмден жил в викторианском здании в Мраморной арке, прямо напротив большого Primark, прямо в центре Лондона. — Я улыбаюсь про себя, обняв колени. Я могу ненавидеть Кэмдена, но мне всегда нравилась его квартира.

— Я не знала, чего ожидать. Мы даже не поцеловались в первый и последний раз, когда встретились. . .но он ухаживал за мной. Долгое время. В те выходные мы ходили в потрясающие рестораны и наслаждались лучшими местами в Вест-Энде. И ему потребовалось ровно шестнадцать часов, с того момента, как я приземлилась в Лондоне, до того момента, когда я приземлилась на его кровать, где он впился в меня так, будто в конце моей киски было масло.

Мои губы кривятся в ухмылке. Нейту, вероятно, не очень приятно слышать о том, как другой парень трахает меня до бесчувствия. Но я понимаю его молчание как зеленый свет для продолжения, поэтому я так и делаю.

— К тому времени, когда покинула Лондон, восемнадцатилетняя Прескотт думала, что безумно влюблена в Кэмдена Арчера, броского английского красавца с очаровательными манерами и тонким вкусом в музыке и кино.

Я слышу его нежную усмешку. — Но позволь мне сказать тебе, Бит, с этого момента все пошло кувырком.

— Неважно, — пробормотал он. Впервые он прямо признал мою историю.

— Давай поужинаем завтра.

— Нет.

— Я буду хорошо к тебе относиться. Может быть, даже плохо, если это в твоем вкусе, — предлагает мой хрипловатый голос сквозь ухмылку. — Мы оба будем делать вид, что у нас есть кто-то, кому не все равно. Каждому нужен друг.

Я катаю свой шарик от стресса в руках, сжимая его до боли в пальцах.

Мне нужно.

Мне нужно, чтобы вернулась моя семья, чтобы меня обнимали, чтобы я время от времени перечисляла свои счастливые места. Мне нужно, чтобы меня признали, и, как бы мне ни было неприятно это признавать, мне нужен он.

НЕЙТ

Мой предательский член снова предал меня.

Я начинаю думать, что Годфри намеренно отдал эту девушку под мое наблюдение, потому что хочет, чтобы я сошел с ума. Никогда за всю свою жизнь я не желал женщину. Женщины были низко висящими фруктами, которые я мог сорвать, вцепиться в них зубами и выбросить после первого укуса. Прескотт ничем не отличается. Она предлагает мне себя на блюдечке с виноградом. Но с ней я хочу этого.

Почему я этого хочу? Потому что она сломана, как и я.

Зачем мне кто-то сломанный? Потому что она понимает, никогда не осуждает и не отступает.

Сломленные люди делают вещи лучше; мы научились делать это в жизни без недостающих частей, которые есть у других людей. Потому что, когда ты в темноте, ты ценишь все, что светится.

Она не самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Она не самая милая или смешная. Но она проницательна и хитра. Хамелеон меняет свой цвет, чтобы приспособиться к ситуации, в которую она попала. Я знаю, что она пытается манипулировать мной, и в какой-то степени ей это удается.

Забавно наблюдать, как она потеет ради меня, особенно потому, что во внешнем мире я был бы ее рабом, полировал ее дорогую плитку в плавках и слушал ее болтовню об отдыхе в Тахо.

Воспоминания о том, как я притираюсь к ней, как гребаный извращенец, заставляют меня весь день ходить с багрово-красным лицом. Я никогда не переживу это дерьмо.

Я занимаюсь своим обычным делом, появляюсь на работе. Слава богу, что миссис Хэтэуэй все еще в Тахо, потому что эта танцующая обезьяна не в настроении разгуливать полуголой только ради развлечения. Мое тело гудит от тихой ярости, и я точно знаю, что освободит его, но я не могу этого допустить.

Годфри убьет меня, если я прикоснусь к ней.

Бросив виниловую пластинку Smiths в граммофон — если есть что-то, что мне нравится в этой работе, так это коллекция пластинок Стэна Хэтэуэя, — я начинаю работать. Мыть, мыть, пылесосить и вытирать пыль под звуки Моррисси, которые так мило формулируют мое несчастье. Моя жалкая задница вылизала бы каждый дюйм этих итальянских гранитных полов, если бы мне пришлось, просто чтобы сэкономить немного денег, чтобы сбежать из Кали-гребаной-форнии.

Закончив, я беру свой грязный рюкзак и по привычке проверяю телефон. У меня четыре пропущенных звонка. Странно. Мне никто никогда не звонит, кроме случайных мошенников. Я хмуро смотрю на свой телефон и повторно набираю номер на экране, мой пульс учащается. Код города читается как Сан-Рафаэль.

Я не готов к этому телефонному звонку, и когда другая линия щелкает, я знаю, что мой самый любимый человек в мире теперь мертв.

Блядь, блядь, блядь.

Я запрыгиваю в Стеллу и звоню Ирвину, говоря ему, что ему нужно покормить Горошек и дать ей пятнадцать минут времени, проведенного в ванной. Я не называю ее «Горошек», а вместо этого придерживаюсь «Божьей девочки».