Кровавая весна 91-го

Вторая критическая точка, возникла спустя семь лет. Девятого января тысяча девятьсот пятого года около ста сорока тысяч петербургских рабочих пошли к Зимнему дворцу. Они несли царю петицию с описанием своего бедственного положения и просьбой о помощи. Были и политические требования. Их встретили залпы винтовок. Сколько погибло людей, точных официальных данных нет. Цифры убитых и раненых варьируются от нескольких сотен до четырех тысяч шестьсот человек, указанных в Большой Советской Энциклопедии. Естественно, после «Кровавого Воскресенья» в Петербурге, точка невозврата была окончательно пройдена. После этих событий страна покатилась к революции и последующей гражданской войне. А всего то, надо было принять делегатов и договориться с рабочими, они ведь ещё верили царю. В крайнем случае, как предлагал Витте, самому монарху послать одного из адъютантов к бастующим, хоть частично удовлетворить их требования и пообещать справедливо во всём разобраться. А не устраивать показательный расстрел и усиливать конфликт.

— Ну что же, крупица истины в твоем рассказе есть, — хмыкнула Мария Алексеевна. — Оригинальная трактовка, согласна. Ты уверен, что если бы Николай Второй поступил так, как ты указал, революции вообще бы не было?

— В семнадцатом году, точно нет, — улыбнулся Максимов. — Ходынка и особенно Кровавое Воскресенье, стали катализаторами последующих событий. Теперь маленькая ремарка по теме. В Российской Империи накануне вступления Николая Второго на престол имелись две основные группы населения — около семидесяти процентов крестьян и по разным источникам три-четыре процента рабочих. Они в своей массе были религиозны, большинство верило пропаганде и церкви, рисовавшими царя-батюшку, как доброго отца, заботящегося о своих подданных. Ходынка и «Кровавое воскресенье» нанесли по этой вере сокрушительный удар. В отличие от власти, считавших народ «быдлом», революционеры ещё со времен «Народной Воли» активно работали с крестьянами и рабочими, вели личную агитацию в массах, раздавали листовки, организовывали кружки, пропагандировавшие марксисткую теорию. Затем запустили свои газеты, освещавшие для народа злободневные темы. Коммуникация с основными группами населения у них была налажена на высоком уровне. Поэтому они в конечном итоге и выиграли. Но это им с царем повезло. Если бы Николай Второй поступил грамотно и в первом и во втором случае, вовремя отреагировал и купировал назревающие кризисы — никакой революции бы не было и история пошла бы по другому пути. Но ему было наплевать. И во втором случае, он прекрасно обо всем знал, и накануне «Кровавого воскресенья» заранее уехал из города, позволив войскам расстрелять людей, шедших к нему с прошением. Вывод: с обществом, особенно с самыми большими и активными социальными группами надо работать. Не допускать бесчинств, постоянно держать руку на пульсе, в случае назревания кризисов, вовремя реагировать и не позволять им разрастаться. Общество устроено так, что правитель может быть кем угодно, но если он грамотно действует, в зародыше уничтожая потенциальные угрозы, имея крепкую властную вертикаль и создавая себе положительный образ, то может находиться у власти неограниченно долгое время. Фактор положительного образа и является одной из технологических задач «паблик рилейшнз».

— Как-то у тебя слишком цинично получается, — Мария Алексеевна взяла очки, рассеяно протерла стекла платочком, мыслями находясь где-то далеко. Сделала паузу и внимательно глянула на Максимова:

— Ты сам до этого додумался?

— Конечно, сам, — пожал плечами Андрей, ощущая заинтересованные взгляды одноклассников. — Что касается циничности. Политика сама по себе очень цинична. И побеждает в ней тот, кто умен, умеет быстро реагировать и принимать нужные решения. Николай Второй, увы, никаким из перечисленных качеств не обладал в принципе. Поэтому и пришел к печальному закономерному итогу. Повторю, речь не идёт о моральном облике царя и его окружения. Я давал ответ, можно ли было избежать революции семнадцатого года и как купировать возникающие кризисы, на приведенных ранее примерах.

— Понятно, — медленно протянула заметно погрустневшая директриса. — Не во всем я с тобой согласна. Но достаточно оригинально, и в логике тебе не откажешь. Поэтому ставлю тебе четыре. Давай дневник.

— А почему четыре, Мария Алексеевна? — возмутился с места Русин. — Все же обосновал и свежий взгляд, как вы хотели.