Кроваво-красные бисквиты

– Ну что рассказывать… Вначале все было так, как я говорила. Марко принес пирожные. Я глянула, ленточка завязана на узел, разрезала ее. В свертке тринадцать бисквитов. Мы один разделили. Кухарка свою половинку сразу съела, а меня Михаил Федорович позвал. Когда я ему прислуживала, то услыхала шум на кухне. Михаил Федорович тоже услыхал и послал меня посмотреть, что случилось. Я пошла, а там она… мертвая. Ну, я к хозяину и говорю ему…

– Погодите, – оборвал Канурову начальник сыскной, – получается, Михаил Федорович пирожные не ел?

– Нет!

Алтуфьев сидел и ошарашенно смотрел то на Фому Фомича, то на Канурову, от праздничного настроения не осталось и следа.

– Продолжайте! – скомандовал фон Шпинне.

– Ну так вот, я ему говорю, что, мол, так и так, в пакете было не двенадцать, а тринадцать пирожных. Вот мы, грех на нас с кухаркой, решили тринадцатое съесть. Ну и рассказала ему все как было. Он, конечно, рассердился, накричал на меня – почему я ему не доложила о лишнем пирожном. А потом говорит: «Это, мол, враги его погубить хотят, потому и прислали отравленные бисквиты, – губы горничной дрожали, она шмыгала носом и рассказывала, не сводя широко открытых глаз с начальника сыскной. – И это просто счастье, что все так вышло и он не пострадал. Кухарку, конечно, жалко, но что поделаешь». Я ему говорю, что за полицией послать надобно. А он мне – погоди, Варвара, не торопись, успеется. Мы, говорит, вот что сделаем. Ну и научил меня, что говорить, как полиция приедет. Но я даже не думала, что меня в острог запрут. Да еще в отравлении обвинят.

– А сам он куда делся? – спросил до того молчавший от потрясения следователь.

– Ну как куда? Оделся да и вышел черным ходом. Я его заперла, а потом уже на улицу выбежала и кучера Савоську в полицию отправила…

– И как Михаил Федорович вам все это объяснил, зачем нужно врать? – поинтересовался начальник сыскной, который, в отличие от следователя, не проявлял удивления от слов Кануровой. Однако был внимателен и сосредоточен.

– Сказал, что знает, кто его убить хотел. И что на полпути этот человек не остановится, снова попытается, и лучше ему спрятаться. А все пусть думают, что он мертвый.

– Он назвал вам имя этого человека?

– Нет, имя не назвал, – отрицательно мотнула головой горничная. – Сказал только, что это его дочь.

– Чья дочь? – почти что одновременно спросили и следователь, и начальник сыскной.

– Ну как чья? Михаила Федоровича… – ответила Канурова.

– Так у него есть дочь! – вполголоса проговорил Алтуфьев и схватился за голову.

– Михаил Федорович так сказал…

– А раньше он вам это говорил? – спросил Фома Фомич.

– Нет, ничего не говорил, да и почему он мне про это должен рассказывать? Я кто такая? Я только горничная… Правда… – она задумалась, – когда я ему про это тринадцатое пирожное рассказывала, он меня послушал и пробормотал, но не мне, а вроде как сам себе: «Значит, она в кондитерскую Джотто устроилась…»

– Получается, про то, что у Скворчанского есть дочь, вы впервые узнали, когда Марко принес бисквиты и кухарка отравилась ими?

– Да, тогда и узнала… – кивнула Канурова.

– Что еще говорил твой хозяин? – начальник сыскной взял инициативу в свои руки, и, похоже, следователь был не против.

– Ну что говорил? Что у них с дочерью вражда…

– По какой причине?

– Ну, про это я не знаю. Михаил Федорович сказал только, что вражда, и все, а я не спрашивала.

– А почему он решил не в полицию обратиться, а скрыться?

– Я же уже говорила – пусть, мол, слухи по городу ползут, что Скворчанского отравили. А я, говорит, пока спрячусь. Когда полиция ее поймает, тут и я объявлюсь.

– А он вам не сказал, где собирается спрятаться? – продолжил спрашивать начальник сыскной, а следователь только одобрительно кивал.

– Нет, не говорил.

– Может быть, он как-то намекал, кто его дочь, как выглядит?

– Нет!

– Вас бы следовало примерно наказать, мещанка Канурова, – строго проговорил Алтуфьев, – за то, что ввели следствие в заблуждение, но вы, я так понимаю, уже наказаны.

– Да я что? Я делала то, что мне Михаил Федорович велел. Я ведь ни в чем не виновата, просто…

– Да ладно! – отмахнулся следователь. – Я вас освобождаю из-под стражи. Сейчас выпишу бумагу, и можете идти…

– А куда я пойду? – растерянно вертя головой, проговорила Канурова.

– Ну как куда? Возвращайтесь в дом Скворчанского. Ведь, насколько мне известно, он вам от места не отказывал. Может, откажет, но, пока не объявится, будете жить там и исполнять свои обязанности.

– А можно мне, – горничная замялась, – можно мне…

– Ну что еще?

– Можно мне, пока вы отравительницу ищете, в остроге побыть?

– Что так? – удивленно уставился на Канурову следователь. – Всю дорогу только и разговоров было, чтобы на волю тебя отпустить, а теперь вот сама не хочешь. Странно!

– Так ведь боязно мне одной в доме головы. А в арестном доме оно, конечно, и несладко, но там стены, двери, замки… Там ей до меня не добраться…

Алтуфьев перевел удивленный взгляд с горничной на фон Шпинне, интересуясь, что думает по этому поводу начальник сыскной.

– Пусть посидит, – кивнул Фома Фомич.