Кроваво-красные бисквиты

– Верить ей нельзя, но пока ее слова единственное, чем можно объяснить пропажу Скворчанского.

– Так-так-так… Это, я должен сказать, хорошие новости, очень хорошие. Если, конечно, голова жив! И что вы намерены предпринять? – судя по всему, губернатора более всего интересовала судьба Скворчанского, об остальных отравлениях он даже не спросил.

– Ну, как мы договорились со следователем Алтуфьевым, он займется поисками настоящего отравителя, а я попытаюсь отыскать Скворчанского.

– Это верное решение! – кивнул Протопопов. – Думаю, именно так и нужно поступить. Вы уж постарайтесь, отыщите его! – в голосе губернатора можно было услышать умоляющие нотки.

– И еще, от той же Кануровой нам стало известно, что у головы есть дочь. Говорят, будто бы он бросил ее еще в младенчестве. Дочь выросла, нашла отца и решила отомстить. Это в общих словах.

– И Скворчанский об этом знал?

– Да, по словам горничной, он сразу после того, как умерла кухарка, заявил, что это сделала его дочь. Это она отравила бисквиты.

– Но как ей это удалось?

– Предположительно, дочь Скворчанского каким-то образом вхожа в кондитерскую Джотто. Но беда в том, что мы не знаем, как она выглядит, сколько ей лет. Мы о ее существовании узнали лишь недавно, и то от горничной… И эти сведения требуют тщательной проверки. Скажу больше, нам доподлинно неизвестно, есть у Скворчанского дочь или нет.

– Фома Фомич, может быть, это и не мое дело, но где вы намереваетесь искать городского голову?

– У нас есть данные, что в молодости он служил в полку, расквартированном в уездном городе Сорокопуте.

– Это далеко?

– Нет, где-то в восьмидесяти верстах на юг по железной дороге. Там Скворчанский был женат. Жена его после свадьбы прожила недолго, но успела родить ребенка. Пол ребенка нам неизвестен, неизвестна также его судьба.

– Вы думаете, что Скворчанский прячется в Сорокопуте?

– Нет, едва ли! – отрицательно мотнул головой начальник сыскной. – Это было бы с его стороны если не глупостью, то уж точно недальновидностью. Однако начинать поиски нужно именно оттуда. Мне кажется, именно там мы найдем ответы на многие вопросы.

Губернатор набрал в легкие воздуха и с шумом выдохнул. Посмотрел на фон Шпинне и с лукавством сказал:

– А вы, Фома Фомич, как я посмотрю, очень хитрый человек.

– Почему вы так решили? – вскинул брови начальник сыскной, точно его первый раз в жизни назвали хитрым.

– Вы, как я понимаю, собираетесь убить сразу двух зайцев. Найти Скворчанского и поймать отравителя. И еще вы хотите оставить Алтуфьева с носом. Но мне почему-то следователя ничуть не жаль!

Начальник сыскной хотел было рассказать губернатору о том, что предлагал Алтуфьев, но потом передумал и, лишь пожимая плечами, проговорил:

– Но это как получится! Прежде всего я пекусь о деле, а об Алтуфьеве даже не думаю.

– Ну что же… – Губернатор встал, поднялся и начальник сыскной. – Хочу пожелать вам удачи. Найдите Скворчанского и отыщите того, кто отравил этих людей… ну, вы понимаете…

– Понимаю! – кивнул фон Шпинне и, простившись с Протопоповым, быстрым шагом покинул его кабинет.



Глава 15 По дороге в Сорокопут

Оставив на хозяйстве полицейского письмоводителя, фон Шпинне и Кочкин уже следующим утром сидели в вагоне первого класса поезда Пятигорск – Москва и под стук колес мчались в неизвестность, имя которой было уездный город Сорокопут.

В купе сыщики находились одни. Можно было говорить о чем угодно, но они молчали. Фома Фомич, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза, думал о чем-то своем, а Кочкин со скучающим видом смотрел в окно. Если верить железнодорожному графику, то прибыть в Сорокопут они должны были в десять часов вечера.

Раздался осторожный стук в дверь. После чего, скрипя, она отъехала в сторону, и возникший в проеме вежливый проводник осведомился у пассажиров:

– Господа, не желаете ли чаю?

Фома Фомич открыл глаза, окинул проводника быстрым цепким взглядом и, переведя его на Кочкина, спросил:

– А что, Меркуша, может быть, действительно попьем чайку?

– Можно! – согласился чиновник особых поручений.

– Ну что же, давай чаю, любезный! – кивнул проводнику фон Шпинне.

– Сию минуту, ваше степенство! – Железнодорожник, задвинув дверь, исчез из виду.

Еще не закончился очередной перегон, а небольшой купейный столик был уже должным образом сервирован: четыре стакана чая в серебряных подстаканниках, пиленый сахар в стеклянной сахарнице и горка поджаристых тверских сухариков с маком на голубой тарелочке.

– Спасибо! – сказал проводнику Фома Фомич.

– Ежели что понадобится, тут у вас звонок имеется. Нажимайте на пуговку, вот так. И я тотчас же явлюсь! – проводник бросил белую салфетку себе на руку и, пятясь, вышел из купе. Однако дверь не закрыл и, находясь в коридоре, почему-то замешкался.

– Что любезный? – обратился к нему фон Шпинне.

– Я, того, спросить хотел…

– Спрашивай!

– Вы в Сорокопут едете…

– А ты откуда знаешь? – резко повернулся в сторону проводника Кочкин.

– Он знает, куда мы едем, – Фома Фомич потянулся через столик и придержал за руку чиновника особых поручений, – потому что у него наши билеты.