Кроваво-красные бисквиты

– А зачем он читает, что там написано?

На этот вопрос Кочкина, который по железной дороге, скажем правду, ездил редко, проводник удивленно улыбнулся, а Фома Фомич объяснил Меркурию:

– Он читает, что написано в билетах, потому что это его работа. Он должен знать, куда едет каждый из пассажиров, чтобы они, не дай бог, не проехали свою станцию. Верно я говорю, любезный? – повернулся Фома Фомич к проводнику.

– Так точно, верно! – по-военному ответил проводник. – Проверка билетов, тут и не захочешь проверять, а надо. А то еще и так бывает, билет уже недействительный, использованный, а хитрые люди по нему еще раз проехать хотят, вот и приходится нам в каждую буковку вглядываться…

– Да вы прямо как полиция! – с уважением глядя на проводника, воскликнул фон Шпинне.

– А то! – не без гордости кивнул железнодорожник.

– Ну так ты что хотел-то?

– Да я про Сорокопут. Смотрю, люди туда важные едут…

– И что?

– Думаю, спрошу, может, помощь какая требуется…

– А чем ты нам сможешь помочь? – склонил голову набок фон Шпинне. Он еще не мог понять, куда клонит проводник.

– Так ведь я родом из Сорокопута, всех там знаю. Если скажете, к кому едете, могу подсказать, как найти. Ну, ежели вы, само собой, не в курсе.

– Какая счастливая случайность! – расплылся в улыбке Фома Фомич. – Действительно, вот едем и не знаем, что это за город такой – Сорокопут. Где на ночлег остановиться…

– А это я вам сейчас все расскажу и объясню, ежели позволите…

– Конечно, конечно! Да ты, братец, проходи, садись вот здесь, рядом с Меркурием Фроловичем. Он у нас, правда, молчун, зато я болтун.

Проводник снова вошел в купе, осторожно сел на диванчик. Салфетку, которая висела у него на руке, он положил на ногу. Лет железнодорожнику было, на глаз, чуть больше тридцати, а вот лицо уже обрюзгло, кожа на щеках имела нездоровый зеленоватый оттенок. Это явно указывало на злоупотребление горькой.

– А вы едете-то к кому? – спросил проводник у фон Шпинне, а сам покосился на Кочкина.

– Да вот какое дело! – Фома Фомич бросил кусочек сахара в чай, размешал. – Мы сами стряпчие, из адвокатской конторы Сперанского. Наш клиент, татаярский городской голова, недавно, да вот буквально на днях, помер…

После слова «помер» проводник снял фуражку и набожно перекрестился, а фон Шпинне продолжил:

– Ну а поскольку кончина его была внезапной, а лет он еще был не преклонных, то завещания не оставил…

– Ах, какая беда! – прижимая к груди фуражку, проговорил железнодорожник. И было не совсем понятно, что он считает бедой: собственно смерть головы или тот факт, что последний не оставил после себя завещания.

– Да, беда, для всех беда, а для нас и подавно. Кинулись мы родственников покойного искать и никого не нашли, только ноги сбили. Что делать? Не знаем! А тут, спасибо счастливой случайности, слух до нас дошел, якобы в городе Сорокопуте живет дочь нашего клиента…

– А как фамилия-то?

– Да в том-то и дело, что не знаем мы, как ее фамилия! – в сердцах бросил Фома Фомич. – Слухи дошли, мол, дескать, есть такая, а кто, нам неизвестно.

Кочкин сидел молча, внимательно слушал и запоминал все, что говорил начальник сыскной, это было важно, потому что Фома Фомич историю придумывал на ходу, и чтобы чиновнику особых поручений в дальнейшем не попасть впросак, надо было помнить все сказанное начальником.

– Без фамилии как найдешь? – с досадой в голосе протянул железнодорожник. – Сорокопут хотя город и не шибко большой, а тоже пойди найди без фамилии-то.

– Да в том-то и горе! – сокрушался фон Шпинне и тут же добавил: – Но скажу честно, ситуация не безнадежная. Все по тем же слухам, городской голова в молодости служил в полку, который у вас был расквартирован, артиллерийский, кажется, полк… – Фома Фомич, глядя в глаза проводника, замолчал и, чуть подавшись вперед, спросил: – Что, нету полка?

– Нету, его уж и не помню сколько лет как нету. В другое место вывели, а может, и совсем расформировали, не знаю. Но оно, скажу честно, и лучше. Тише как-то в городе стало без солдатни-то этой…

– Вот незадача-то, как же нам быть? – с озабоченным лицом проговорил фон Шпинне.

– Да вы дальше-то рассказывайте. Этот ваш голова служил в полку и что?

– Ну вот, значит, служил он в полку, и якобы был у него роман, шуры-муры по-простому, с одной местной девицей не то мещанских, не то купеческих кровей. И будто бы девица эта понесла от него, и родилась у нее, опять же по слухам, девочка. Вот кабы нам этого ребенка найти или девицу, которая родила…

– Да она сейчас, поди, уж и не девица! – засмеялся проводник. – Лет-то сколько с того времени прошло?

– Двадцать или что-то около того.

– Двадцать лет – это много! Однако-ти, ежели с другой стороны глянуть, то и не так много.

– Как тебя величать-то?

– Николай.

– А может быть, ты, Николай, про историю эту что слыхал?

– Врать не буду, не слыхал. В Сорокопуте этих историй, что карасей в пруду. Девки, они как ни крути, а форму любят.

– Может, подскажешь, у кого спросить можно?