Кроваво-красные бисквиты

– Хорошо-хорошо, мы тебя поняли! – оборвал его чиновник особых поручений. – А сейчас веди к Савельевой.

– Да веду, веду!

То, что дежурный называл дальше, на деле оказалось рядом. Прошли немного и остановились возле другого дома, похожего на первый, только в два этажа.

– Вот это и есть постоялый двор Савельевой. Постучите в дверь, вам откроют.

– А что света в окнах нету? – Кочкин подозрительно осмотрел фасад.

– Да уже спят, время-то позднее. Ну, вы стучите, а я пойду.

После того как в темноте затихли шаркающие шаги дежурного по станции, Кочкин забарабанил в дверь. Она казалась крепкой, под ударами не прогибалась, только глухо гудела. На стук открылось окно второго этажа, из него выглянула, судя по очертаниям, женская голова.

– Кто там, кому дома не сидится? – спросила голова осипшим голосом. – Нечего тута шастать, идите себе, а то я сейчас кастрюлю с кипятком на вас опрокину!

Начальник сыскной ничего не сказал на это, только хмыкнул в темноте, а Кочкин громко выкрикнул:

– Довольно негостеприимно вы встречаете возможных клиентов! Нас к вам Николай направил!

Эти слова прозвучали как «Сезам, откройся».

– А, раз так, я сейчас спущусь, – вмиг подобрела голова. – Только вы никуда не уходите, я мигом!

Наверху что-то зашумело, затопало. В глубине дома послышались торопливые шаги, которые приблизились к двери. Раздался шум отодвигаемых запоров. Скрип несмазанных петель. За дверью, держа в руках коптящую масляную лампу, стояла уже немолодая женщина, наспех одетая, в криво повязанном платке. На плечи была накинута старенькая шаль. Вытягивая шею, хозяйка старательно разглядывала поздних гостей.

– А вас точно Николай послал, а то, может, вы разбойники какие?

– Послушайте, женщина, – начал Кочкин, – мы ведь можем и в другой гостинице остановиться. В той, что ближе к станции, там, говорят, и чище будет, чем у вас, и клопов поменьше…

– Это кто же такое говорит? Неужто Поликашка, дрянь железнодорожная? Он мне всю клиентуру отваживает, всех, кто бы ни приехал к нам в Сорокопут, к Мамыкиным заворачивает. А знаете почему? Потому что приплачивает ему Раиса, вот он и брешет, что у них там чисто. А где она, чистота-то, где?

– Ну так вы, что же, хозяйка, так и будете нас на пороге держать или все же впустите в дом? – прервал душевные излияния Савельевой Фома Фомич.

– Да вы уж простите меня, я после прошлогоднего случая остерегаться стала… – Хозяйка, отступив в сторону, пригласила приезжих войти внутрь. Затем, поставив лампу на пол, заложила дверь на засов.

– А что случилось в прошлом году, какое такое происшествие? – осматривая небольшую комнатку и недовольно шмыгая носом, спросил Кочкин.

– Да чуть было не убили меня люди злые, разбойники. Вот, так же как и вы, пришли, и время такое же. Темно, не разглядеть. Стучат, я их спрашиваю: «Кто?» Они: «На постой». Ну я и впустила. А они меня за горло, и давай душить, деньги требовать… А откуда они у меня, деньги-то эти? Постояльцев нету. Если какие и приезжают, то Поликашка прямо со станции их к Мамыкиным отправляет… Да это, наверное, он, Поликашка, разбойников на меня натравил. Больше некому. Он, гад!

Слушая хозяйку и идя за ней следом, сыщики поднялись по узкой скрипучей лестнице на второй этаж и пошли по коридору. Свет от лампы падал то на левую стену, то на правую. Хозяйка подвела их к двери номера, открыла и, приглашая войти, сказала:

– Вот тут и располагайтесь. Про оплату утром договоримся, а пока отдыхайте!

После этих слов хозяйка ушла. И поскольку лампу унесла с собой, в гостиничном номере наступила темнота.

Однако делать было нечего, поставив на пол дорожные саквояжи, сыщики, не раздеваясь, легли на кровати поверх одеял и почти одновременно уснули.

Первым открыл глаза Фома Фомич, за ним Кочкин. В дверь номера громко и настойчиво стучали.

– Кто там? – садясь на кровати и спуская ноги на пол, сонным голосом спросил чиновник особых поручений.

– Я это, хозяйка! – послышалось из-за двери.

– Что вам нужно?

– Так ведь ночь прошла, уже утро, про оплату договориться…

– А который час?

– А мы часов не держим, нам они за ненадобностью, баловство одно! – ответила хозяйка.

– Половина шестого утра! – сказал недовольным голосом, глядя сощуренными полуспящими глазами на циферблат своих часов, фон Шпинне.

– Хозяйка, только половина шестого! – прокричал Кочкин. – Дайте нам еще поспать.

– Вот договоримся про оплату, а там, что же, спите… – неслось из-за двери.

– Впусти ее, не отвяжется! – сказал Фома Фомич и сел на кровати.

Кочкин, вступив в свои штиблеты, поднялся, быстрым шагом подошел к двери и распахнул. В коридоре стояла хозяйка. Теперь ее можно было хорошо рассмотреть, правда, добавить к тому, что это немолодая женщина, было нечего. Пожалуй, кроме того, что голова ее была непокрытой, волосы растрепались, а сама она куталась в какой-то запоне, из-под которой виднелась серая рубаха.

– Ну? – с гримасой недовольства на лице дернул головой Кочкин.

– Два рубля с вас! – сказала, заглядывая в номер, хозяйка.