Кроваво-красный (СИ)

 Терис молча свернулась на краю кровати, не встретив сопротивления, осторожно обхватила Спикера за руку, щекой чувствуя под рубашкой слои бинтов. Даже с зельями лечиться еще дня три, если Винсент позволит окончательно угробить здоровье и не притащит сюда целителя, послав к черту формальности. А может, все же заставит растянуть лечение на положенный срок, за это время все получится… Лучше даже не думать, как.

 Терис зажмурилась, когда Спикер погладил по волосам здоровой рукой, и страх перед будущим на время отступил. Все это потом, сейчас есть только густой сумрак, в котором тускло поблескивает костяными изгибами лук и топорщатся рядом с ним костяным оперением стрелы.

 "Самое время помолиться Ситису"...

 Мари говорила о том, что надо просто обратиться, увидеть Пустоту во всем ее величии, но вместо Пустоты рисовалось только не менее мрачное и пугающее настоящее. Темная комната, тусклый блеск склянок с лекарствами, хриплое дыхание Спикера и замораживающее осознание происходящего.

 "Ситис, если ты...если ты меня слышишь, я все это делаю не для себя. Братству так будет лучше, и...пожалуйста, не присылай свою Ярость", — беззвучная молитва непонятному божеству ничем не отличалась от молитв Девятерым, которые она исправно читала перед сном в приюте. Сначала она просила, чтобы вернули маму, потом — чтобы дали пережить зиму, вылечили от свирепствовавшей в тех местах лихорадки, помогли научиться стрелять из лука и стать как Защитница... А потом она перестала молиться совсем, и теперь слова с трудом шли на ум, сливаясь в не вяжущиеся с образом божества Пустоты просьбы. Может, следует помолиться и им, милосердие и помощь в исцелении по их части… и Шеогорату, чтобы покровительствовал и заглушал голос здравого смысла, шептавший, что еще есть дорога назад.

 — Вы спите? — шепот утонул в тишине, и Терис, выждав минуту, осторожно встала.

 Тихо. В доме никого нет, слышно, как в трубе печки воет ветер и как где-то внизу скребется в дверь Шемер. Надо торопиться, пока он своим шуршанием не разбудил кого-нибудь внизу.

 Половицы не скрипнули под ногами, когда Терис подошла к столу. Белесый лук и стрелы тускло поблескивали костяной гладкостью, приковывая взгляд к изгибам и наростам, от мысли о происхождении которых становилось не по себе до стука зубов. Пустота есть. Есть Ярость Ситиса, в этом сомневаться не приходилось — забыть мертвого Корнелия не получилось бы при всем желании, как и про ожившую в ту ночь темноту в каждом углу подземелий. Порождение Пустоты добралось до него, когда он преступил Догмат. Добралось, но не сразу. У него была неделя, а то и больше — он успел вернуться с задания, его судили, он приехал в Чейдинхолл… Больше недели, и у нее должно быть столько же. И, может, Ситис все же способен на снисхождение и понимание...

 Руки дрожали, безотчетно натягивая рукава до кончиков пальцев, и слова молитвы заблудились в закоулках сознания, когда пальцы коснулись гладкой кости. Через тонкую ткань рубашки опалил холод, пробежала по костям боль — терпимая, затаившаяся через пару мгновений. Оружие не принимало чужих, или Ситис предостерегал от нарушения Догмата — неважно. Перчатки должны исправить дело. Перчатки, быстрая лошадь и хотя бы четыре дня в запасе — до Лейавина слишком далеко.

 Рука сжала лук, колчан оттянул тяжестью плечо, скрипнули под быстрыми шагами половицы, и ответившая на звук тишина была полна укора. Еще одно нарушение если не Догмата, то неписаных и без того ясных правил, за которое достанется если не от высших сил, то от более близкого начальства.

 "Простите, Спикер, но это для вашего блага», — осторожно закрытая дверь отделила от сомнений, не оставляя пути назад и даря краткое спокойствие, — «Видит Ситис, я все верну".

Глава 56

Усталость обрушилась только через несколько часов пути, когда пришлось дать отдых взмыленной лошади и свернуть с дороги в таверну. Сил, казалось, было еще много, когда гнедая уже начала спотыкаться, и только остатки здравого смысла заставили остановиться на ночлег в безымянной ночлежке у полузаброшенной дороги в лесу. Хрупкое спокойствие удалось сохранить, оплачивая комнату, поднимаясь по лестнице, хватило сил, чтобы закрыть за собой дверь, после чего ноги подогнулись и тело сползло на пол.

 Она выбралась из Чейдинхолла, едва открыли ворота, и, как только они скрылись за поворотом, сорвалась на бег. Добраться до дома Фелиция Атиса удалось за полчаса, еще минут десять ушло на то, чтобы разбудить его и, сбивчиво объясняя ситуацию, выпросить у него самую быструю лошадь. Ее послали с поручением в Анвил, все срочно и настолько серьезно, что не разрешили заглядывать в доверенное ей письмо. Упоминание Черной Руки творило чудеса, и заспанный имперец не стал требовать показать ему письменный приказ, только махнул рукой в сторону стойла, где грызла дверцу гнедая кобыла, и заковылял в сторону дома, бросив что-то насчет норовистого характера лошади.