Кровавое приданое

– Ты ведешь себя так, будто расхотела жить, – прошептала я срывающимся голосом.

Магдалена перевела на меня свои пустые глаза.

– Я хочу жить, – ответила она тоже шепотом. Видимо, очень боялась, что ты услышишь ее из соседней комнаты. – Но я хочу жить в мире, а не на его окраине. Дни все тянутся, Констанца, и ничего не меняется… Я устала.

Мы сделали все возможное, чтобы приспособиться к ее меланхолии, которая, казалось, со временем стала четвертым членом нашей семьи. К Магдалене на нескольких дней, а иногда и лет, возвращалась ее обычная жизнерадостность, но меланхолия никогда не уходила совсем, вваливаясь без спроса, как старый любовник, срывающий свадьбу.

Ты решил, что частые переезды будоражат ее расстроенный разум, поэтому на закате девятнадцатого века мы поселились в Берлине. Недавно созданная Германская империя была в своем расцвете, а заполненной фабриками и театрами столицей правил кайзер. Растущий центр города, полный богатств и трущоб, преступников и выдающихся научных умов, уживающихся вместе в огромном человеческом море, занимал даже тебя. Ты мог еженощно вонзать когти в мягкое подбрюшье города, а Магдалена, если к ее созданию подкрадывалась тьма, – развлекать себя немецкой оперой, парижскими ревю и русским балетом. Какое-то время это работало. Но даже водоворота развлечений было недостаточно, чтобы утолить ее стремление к истинной свободе. Больше всего она хотела свободу, которую не ограничивали бы ни традиции, ни даже ее любимые люди, – а потому ее свет снова начал тускнеть.

Однажды Магдалена проспала несколько дней, просыпаясь лишь на несколько минут, чтобы отказаться от воды, отказаться от пищи и с плачем попросить, чтобы ее оставили одну в темноте. Но на третий день она приподнялась в постели и потребовала крови. Ты убил самую красивую служанку, принеся этим в жертву Магдалене любимого откормленного теленка нашей домовладелицы. В конце концов, к ее щекам вновь прилил румянец, а конечности снова наполнились силой. Она вернулась к нам и лучезарно улыбалась, словно и не ходила по смертельно опасному лезвию ножа несколько дней назад.

Однако это не рассеяло твои страхи.

– Ей нужно посетить врача. Психиатра. Ей нужно лечение, Констанца. Нужен надзор.

Ты расхаживал по гостиной, кипя от злости и раздражения, пока Магдалена спала в твоей постели. На нее снова накатывала усталость, и ты боялся того, что произойдет, когда Магдалена полностью окажется в ее власти.

– Она больна, – сказала я как можно мягче, не отрывая глаз от вышивки. Я хотела защитить ее, но не меньше хотела и избежать твоего гнева. Некоторое время после женитьбы на Магдалене ты был благодушен, но теперь твой характер снова начал все больше портиться. – Ей нужен не надзор; ей нужно правильно подобранное лекарство.

– И что же это за лекарство?

Я бросила на тебя быстрый взгляд, а затем опустила глаза к своим французским узелкам.

– Свежий воздух. Бодрящая одинокая прогулка по городу.

– Когда ее недуг отступает, она взволнована и беспокойна. Оставлю ее без присмотра хотя бы на миг – и она попадет в беду; ей нельзя доверять.

– Такие же острые умы, с которыми она сможет переписываться, – продолжила я, проглотив свой страх. Я обязана была попросить об этом ради блага Магдалены. Просто обязана. – Друг, но не любовник.

– Зачем ей незнакомцы, которые вложат ей в голову чужие идеи, настраивая ее против нашего вида? У нее есть мы с тобой, у нее есть сила, весь мир на блюдечке. Ей стоило бы поблагодарить за это.

В твоем голосе сквозила едва заметная угроза – у меня кровь застыла в жилах. Я снова вспомнила письма, которые я тогда нашла. Так много твоих любовников до меня просто исчезли с лица земли, и ты начисто стер их из памяти, оставив себе лишь нескольких сувениров. Может, кто-нибудь из них заболел, как Магдалена, растерял свой блеск, когда понял, что больше не может слепо обожать тебя и без устали тебе улыбаться?

– Так вот что случилось с остальными? – сказала я, прежде чем успела прикусить язык. Этот разговор, будто гнойник, годами зрел в глубине моего сознания, и я с трудом верила, что не сплю. Но это была она – ужасная кульминация десятка невысказанных претензий. – Они были недостаточно благодарны тебе?

Я выпалила это в приступе гнева: за одну секунду глупо и безрассудно выплеснула наружу тысячу крошечных оскорблений. Как только слова слетели с моих губ, все мои мышцы сжались от ужаса. Боже. Что я натворила?

Ты медленно повернулся ко мне – на твоем лице читался гнев пополам с недоумением.

– Что ты сказала?

Я открыла рот, но не издала ни звука. Привычная к шитью рука дрогнула, и я уколола иглой большой палец. Но едва почувствовала это – мне было так страшно.

– Ты рылась в моих вещах? – спросил ты, скрестив руки на груди. Я вдруг поняла, какой ты высокий и какая я по сравнению с тобой маленькая.

Я замотала головой, бросив вышивку на коленях.

– Н-нет, не понимаю, о чем ты. Я просто… Наверное, были и другие. До нас. Ты ведь живешь уже очень долго, мой господин.

Ты смотрел на меня долго, взвешивая, будто золото, которое по твоим подозрениям было обычной крашеной жестью.