Кровавое приданое

Вот мы и подошли к концу нашей совместной жизни, любовь моя. Твои кости гниют в обугленной могиле где-то во французской глубинке, а я брожу по свету, впервые за всю свою долгую жизнь чувствуя себя по-настоящему свободной. Мои ночи наполнены долгими прогулками, ароматом океанского бриза и звуками людского пения. Иногда я слышу во сне твой голос и в страхе просыпаюсь, но в последнее время все легче успокаиваюсь и засыпаю снова. Возможно, со временем я перестану вымаливать у Бога прощение. Возможно, позволю своему сердцу растаять и предстану в чьих-то глазах такой, какой видел меня ты: уязвимой, обнаженной и доверившей себя полностью.

Я обязана дать тебе последнее обещание, которое, надеюсь, никогда не нарушу. Я обещаю жить богато и без стыда, идти навстречу миру с широко распростертыми объятиями. Если в тебе к концу жизни осталась хоть небольшая часть, которая желала нам одного лишь счастья, которая действительно хотела для нас всего наилучшего, думаю, ей было бы приятно это услышать. Не знаю, сумела ли я оправдаться перед тобой, но перед самой собой, думаю, я оправдалась, и от этого мне гораздо спокойнее на душе.

Так что я отложу свое перо. Спрячу эти страницы в ящик стола, а свои воспоминания о тебе подальше в памяти, выйду в мир и начну жить. Я создам свою собственную бессмертную семью, в которой не будет ни разговоров на повышенных тонах, ни запертых дверей. Память о тебе растворится в тенях, и я никогда больше не произнесу твоего имени, даже когда буду рассказывать своим возлюбленным историю о том, как мы встретились. Меня ждут только нежность, доброта и сотни лет блаженства.

Выход на бис в венке из роз

Свет прожектора лился на меня, словно давно позабытый мной солнечный свет; я мерил шагами сцену, и мой голос легко несся по всему театру. Аудитория молчала, с замиранием сердца слушая, как я произношу свои реплики. Мы ставили трагедию в классическом стиле: море мелодрамы и фальшивой крови, и моя хищная натура трепетала при виде кровавого побоища, особенно в эту ночь. В эту ночь я был не единственным хищником в здании.

Я играл от всего сердца, целясь каждой замысловатой шуткой или душераздирающей репликой в правую ложу партера, откуда, я знал, за мной наблюдали жадные глаза. Две прекрасные пары глаз, каштановые и черные, как опалы. Я дрожал при мысли о взглядах этих издалека пожирающих меня глаз даже под ослепительным сценическим светом.

Раньше я думал, что нет ничего слаще эйфорического взрыва аплодисментов, но, когда мы с товарищами откланялись, сквозь рев аплодисментов и криков прорвалось нечто гораздо более сильное. Предвкушение.

Оно затопило меня, словно превосходный абсент. К тому моменту, как я, пошатываясь, сошел со сцены и пробрался мимо толкающихся людей к гримерке, я успел совершенно от него опьянеть.

Они нашли меня раньше, чем я их, – как и всегда. Торопливо повесив на вешалку костюм и отклеив с лица ленту микрофона, даже не потрудившись стереть грим, я выбежал из гримерной и чуть не столкнулся с ними. Две таинственные гостьи, настолько красивые, что на них было больно смотреть.

– Констанс! – воскликнул я. – Мэгги! О, вы все же пришли!

Я бросился в объятия Магдалены, стоявшей ближе ко мне, и она без колебаний меня поцеловала. Я протянул Констанце руку, и она переплела наши пальцы, а затем обрушилась на меня шквалом поцелуев. Одна из них, не могу сказать, кто именно, сунула мне в руки букет ароматных алых роз.

Первый поцелуй Магдалены всегда напоминал прикосновение к лезвию ножа: резкий толчок – и пульсирующее тепло. А целовать Констанцу было все равно, что погружаться в теплую ванну после тяжелого трудового дня. Будто каждая мышца расслаблялась, и наступало облегчение.

– Алексей, – прошептала Констанца мне в губы, обхватив мои щеки руками. – О, малыш Алексей, мы так по тебе скучали.

Мы устроили прямо там, в коридоре за кулисами, целое представление, но мне было плевать. Со мной рядом были Магдалена и Констанца. И если кому-то не нравилась демонстрация наших чувств, то никто не запрещал им обойти нас стороной или отвернуться.

Я притянул их обеих к себе и заключил в крепкие объятия. И оказался зажат между ними – голова закружилась от экстаза. Теперь все снова встало на свои места.

Констанца все еще ходила с длинными волосами, закручивая их на макушке в небрежный пучок. Ее лицо обрамляли рыжие пряди, и я прикоснулся к ним, восхищаясь этим крошечным несовершенством. Она ни на минуту не постарела с нашей последней встречи, и морщинки появлялись вокруг ее глаз лишь тогда, когда она широко улыбалась, как сейчас.

– Ты играл просто волшебно, – сказала она.

– Настоящее откровение, – вмешалась Магдалена, отступая в сторону, чтобы пропустить пару актеров. Те сворачивали шеи, чтобы взглянуть на нее, и я не мог их винить. На ней были чулки, обтягивающая юбка-карандаш сливового цвета и шелковая блузка, приоткрывавшая светло-коричневую кожу декольте.

– Это не лучшее мое выступление, – сказал я. – Жаль, вы не видели моего Пака пару лет назад; вот тогда я был в ударе.