Кровавое сияние небес

— Что это?.. Черт. — Конечно, он узнал. Еще бы не узнал! Но как же грустно, что узнал… Просто до сей секунды оставалась вероятность, что журнал все-таки не его. И то, что писал актер, причем актер, познакомившийся с Ланскими и являвшийся их кумиром, и то, что этот актер жил в том же номере, что и я сейчас, и Антон недавно, и то, что сам Антон заявлял, что потерял здесь какие-то записи — все это можно было списать на забавные, почти нереальные совпадения. И я бы нашла в себе силы поверить в них. «Силы или глупость?» — активизировался голос. Силы на то, чтобы быть глупой, выражусь так. Но, увы… Он и не думал скрывать, врать и притворяться. Он сказал все, как есть: — Я так не хотел, чтобы ты это читала… Но теперь вижу, что читала. Зря я сказал тебе, что оставил здесь журнал. Я просто рассчитывал, что ты, найдя тетрадь, вместо того чтобы отдавать владельцу гостиницы, сразу понесешь мне. Не читая.

Я покраснела. От стыда или от злости? Или от того и другого? Получается так: я намекаю, что раскусила его обман, что он врал мне все это время и врал Таньке — нам обеим одновременно, и издевался точно так же над погибшими девушками, чью гибель мы на данном этапе столь неугомонно расследуем, а он отвечает: «Я не думал, что ты прочитаешь» — с явным пристыживающим подтекстом. И ведь хуже всего, что он прав с какой-то стороны. Потому что я в жизни не стала бы читать чужой дневник. Я думала, что это его сценарий, и хотела стать соавтором. Как же смешно сейчас вспоминать…

— Уходи, — отрывисто изрекла я. У меня внутри какая-то невероятная энергия, окрашенная в самые темные тона, начинала расти все стремительнее, и сейчас я осознала, что должна находиться одна. Что со мной что-то сейчас произойдет, и совершенно не важно, что именно, главное, чтобы никого в этот момент не было рядом. Тем более его.

— Слушай, Юль, ты неправильно поняла. — Он сделал попытку приблизиться, но горящая внутри меня черная энергия разразилась каким-то… даже не криком, а воем, в котором можно было вычленить слова:

— Убирайся отсюда!!

Комиссаров посмотрел на меня как-то странно, не то с испугом, не то с болью, и резко бросился за дверь.

В начале двенадцатого позвонила Танька. До этого часа я самозабвенно рыдала, сидя на полу возле кресла, на котором еще недавно видел сны любимый некогда мужчина, и уткнув лицо в обивку сиденья.

— Комиссаров звал на ночную охоту за красными огнями. Я сказала, что мы не можем пойти. Правильно?

— Угу.

Я шмыгнула носом.

— Ты плачешь, что ли?

— Угу.

— Зачем? Он недостоин тебя. Хоть и красив как бог. А ты не как богиня. Впрочем, недурна собой… Короче, забей на него и с концом!

— Угу…

— Вот горе мое луковое! Мне что, прийти к тебе и чаем отпаивать? Я бы с радостью водку предложила, так ты ж не пьешь ни фига, дура недоделанная.

От внезапной заботы и поддержки, встреченных у того человека, у которого я меньше всего могла надеяться их встретить, стало как-то легко, приятно, тепло, комфортно, что я разревелась еще сильнее. А что? Меня впервые жалела Рыжая. Это стоило отметить. Хотя бы новыми слезами.

Однако поторопилась я радоваться чужой душевности. Танька бросила трубку, но не для того чтобы действительно, как и обещала, прийти ко мне и чем-то там отпаивать, а просто бросила. Для того чтобы прекратить разговор. А я ведь реально ждала стука в дверь… Зря!

Еще через пятнадцать минут, когда я окончательно поняла, что никто не явится меня успокаивать и подставлять свое плечо под мои жгучие слезы, я встала с пола, выключила свет и легла спать в… кресло, свернувшись калачиком.

Почивала я скверно. Только начинала проваливаться в сон, как новая порция негативной энергии поднималась внутри, требуя какого-нибудь выхода. Очень хотелось пойти и разобраться с Комиссаровым «по-катькиному», но вместо этого я только скрипела зубами, переворачивалась на другой бок и снова пыталась уснуть. И что он все-таки имел в виду, говоря: «Ты все неправильно поняла»? Самое смешное, что так всегда говорят изменщики. А он мне ни разу не изменял, так как мы и не встречались. Единственное объяснение — он снова спутал жизнь с какой-то драматической ролью.

Утром опять позвонила Танька.

— Не разбудила?

— Нет. — Нельзя разбудить того, кто не спал.

— Слушай, я, конечно, понимаю, что мы объявили актеришке бойкот, но мы все-таки приехали сюда за огнями, может, неразумно было пропускать такой шанс? Вдруг Ярик с помощью всяких штучек-дрючек уже выяснил, что это за хрень? А мы остались за ширмой.

— Значит, подойдем к нему и спросим.

— Встречаемся на этаже через десять минут.

Опуская трубку на рычаг, я жалобно застонала. Я все еще лежала в кресле, неумытая, непричесанная, неодетая. На все про все у меня десять минут. Хотя… учитывая склонность Грачевой опаздывать, скорее всего, это будет как минимум двадцать. В такой срок я как-нибудь уложусь.

…Оказалось, двадцать семь. Да и то мне пришлось поторапливать напарницу, периодически постукивая ей в дверь. Засим мы уже обе стучались к Ярославу.

К величайшему сожалению, он был в номере не один. Но что поделать? Не поворачивать же.