– Звезды и камни, – вздохнул я. – Да, еще я пользуюсь спичками вместо заклинания и слишком занят, чтобы мастерить новый жезл. В этом нет ничего особенного. В моей повседневной практике встречается не так много ситуаций, когда требуется разнести что-нибудь в клочья или спалить к чертовой матери.
– Гарри? – заботливо поинтересовался Боб. – У тебя ноги не промокли? А пирамиды хорошо видно?
Я моргнул:
– А?
– Держи два! – хихикнул Боб. – Ты же по колено в Ниле стоишь.
Я швырнул в него спичечным коробком. Бросок, впрочем, вышел так себе, вялый, даже спички не разлетелись.
– Психоанализом можешь заняться на досуге, – буркнул я. – А пока займемся делом.
– Угу, – согласился Боб. – Ты, как всегда, прав, Гарри. Чем я могу тебе помочь?
Я свирепо покосился в его сторону и, придвинув стул к столу, приготовил карандаш и блокнот:
– Насущный вопрос: что тебе известно о чем-то, называемом «Слово Кеммлера»?
Боб присвистнул сквозь зубы, что заслуживает уважения с учетом того, что ни слюны, ни языка у него нет. А может, это только я такой впечатлительный. В конце концов, произносит же он «Бэ», обходясь при этом без губ.
– Поконкретнее наводки у тебя нет?
– Точной нет, – признался я. – Хотя нутром чую, что это как-то связано с некромантией.
Боб снова присвистнул:
– Надеюсь, что нет.
– Почему? – удивился я.
– Потому что этот Кеммлер был законченным кошмаром, – объяснил Боб. – Даже слов нет каким. Просто жуть, Гарри. До ужаса гнусным.
Это уже становилось любопытным. Боб-череп был духом воздуха – существом, которое обитало в мире знаний, начисто лишенном понятий морали. Нет, конечно, он имел некоторое представление об извечном конфликте добра и зла, но весьма отдаленное. И если Боб считал кого-то гнусным… Что ж, значит, этот Кеммлер и впрямь та еще штучка.
– Чего он такого делал? – спросил я. – Чем заработал такую репутацию?
– Более всего он прославился Первой мировой войной, – ответил Боб.
– Как, вся война на его совести? – не поверил я.
– По большей части, – подтвердил Боб. – Подготовка ее потребовала лет ста пятидесяти кропотливого труда, и он приложил к этому все силы. Он исчез ближе к концу боевых действий и не всплывал до тех пор, пока не принялся эксплуатировать массовые захоронения уже жертв Второй мировой. Он изрядно порезвился в Восточной Европе, где и без него жуть что творилось. Никто не знает точно, сколько убитых на его совести.
– Клянусь камнями и звездами, – пробормотал я. – Но на кой черт он проделывал все это?
– Предположу навскидку: псих он был, вот почему. И по злобе еще.
– Ты сказал «был», – заметил я. – В прошедшем времени?
– Именно, – подтвердил Боб. – После всего, что этот тип натворил, Белый Совет выследил его и взял за задницу. В шестьдесят первом году.
– Ты хочешь сказать, Стражи взяли?
– Я хочу сказать, весь Белый Совет. Мерлин, весь Совет Старейшин, спецподразделение из Архангельска, Стражи, а также все чародеи и их союзники, которых удалось мобилизовать ради такого случая.
Я даже зажмурился:
– Ради одного человека?
– Я ведь сказал: законченного кошмара, – напомнил Боб. – Кеммлер был некромантом, Гарри. Он обладал властью над мертвыми. А еще дружил с демонами, имел закадычных приятелей во всех вампирских Коллегиях, знался со всей нечистью Европы, да и кое с кем из самых вредных фэйри. Плюс имелась у него маленькая армия из маленьких кеммлерчиков. Учеников. И еще наемников всех сортов и мастей.
– Черт, – только и сказал я.
– Однако же в прошедшем времени, – утешил меня Боб. – Они убивали его со всей подобающей случаю ответственностью. Несколько раз. Он объявился после того, как Стражи казнили его в начале девятнадцатого века, поэтому второй раз они подошли к этому серьезно. Что ж, так и надо этому сумасшедшему дурню.
Тут меня вдруг осенило:
– Ты что, был с ним лично знаком?
– А разве я тебе не говорил? – удивился Боб. – Он был моим хозяином почти сорок лет.
Я удивленно уставился на него:
– Ты работал на этого монстра?
– Что было, то было, – произнес Боб не без гордости.
– Как ты тогда попал к Джастину?
– Во времена первой казни Кеммлера, Гарри, Джастин Дю Морне исполнял обязанности Стража. Он подобрал меня на пепелище лаборатории Кеммлера. Примерно так же, как ты подобрал меня на пепелище лаборатории Джастина, когда убил его. Так сказать, круговорот жизни, прямо как у Элтона Джона в песне.
Меня пробрал легкий озноб. Я прикусил губу и отложил карандаш. Мне почему-то показалось, что дальнейшая часть нашего разговора окажется не из тех, что захочется сохранить в письменном виде.
– Так что такое «Слово Кеммлера», Боб?
– Понятия не имею, – заявил Боб.
Я нахмурился:
– Что значит «понятия не имею»? Я так понял, ты был для него все равно что Пятница для Робинзона.
– Ну… да… – сказал Боб. Огоньки в глазницах черепа как-то беспокойно заплясали. – Только помню это время неважно.
Я скептически фыркнул:
– Эй, Боб, ты ведь ничего не забываешь.
– Нет, – согласился Боб непривычно сдавленным голосом. – Если только, Гарри, мне самому этого не хочется.
Я нахмурился еще сильнее и сделал глубокий вдох:
– Ты хочешь сказать, что предпочитаешь забыть все, связанное с Кеммлером?