Кровавые ритуалы. Барабаны зомби

– Не очень, – сказал я. – Просто хотел поговорить с вами о…

– О! – выпалил он и, выбравшись из-под груды музыкальных инструментов, направился к столу в углу. – Пока не перешли к делу… я как раз хотел показать вам кое-что интересное.

– Баттерс, – произнес я, – я и сам не прочь поболтать, да только со временем у меня совсем скверно.

Он удрученно застыл:

– Правда?

– Угу. У меня на руках дело, и мне необходимо знать, не известно ли вам кое-чего, что могло бы мне помочь.

– О-о-о, – протянул он. – Ну да, у вас всегда дела. Но это важно. Я тут провел кое-какие исследования с тех пор, как вы начали ходить ко мне со своей рукой, и выводы, которые я сделал по результатам наблюдений…

– Баттерс, – вздохнул я, – послушайте, я и правда здорово спешу. Пять слов, не больше, идет?

Он оперся руками о столешницу и пристально посмотрел на меня. Глаза его сияли.

– Я понял наконец, почему чародеи бессмертны. – Он призадумался на мгновение. – Черт, это уже шесть слов вышло. Ладно, не важно. Так о чем вы хотели поговорить?

Я смотрел на него, разинув рот. Потом спохватился, закрыл его и испепелил Баттерса взглядом:

– А знаете, Баттерс, хитрозадых обычно не любят.

Он ухмыльнулся:

– Я же говорил, что это важно.

– Чародеи вовсе не бессмертны, – возразил я. – Просто живут дольше обычного.

Баттерс пожал плечами и принялся рыться в папках у себя на столе. Потом щелкнул выключателем просмотрового аппарата и начал по одному вынимать из папок рентгеновские снимки и прикладывать их к светящемуся экрану.

– Знаете, я до сих пор не уверен, что могу принять как реальность этот ваш скрытый мир магии. Но, судя по тому, что вы мне рассказывали, чародей может прожить раз в пять-шесть дольше среднего. А это ближе всего к бессмертию. Так вот, то, что я видел, заставляет меня поверить, что все это не пустые разговоры. Идите-ка сюда.

Я послушался и хмуро уставился на рентгеновские снимки:

– Эй, это что, мои?

– Ага, – подтвердил Баттерс. – После того как я начал использовать аппарат устаревшего типа, процентов пятнадцать снимков можно худо-бедно разобрать. Да и в старой вашей медицинской карте три или четыре снимка ухитрились выжить прежде, чем вы угробили аппаратуру.

– Гм, – пробормотал я, ткнув пальцем в первый снимок. – Это когда в меня пулю засадили в Мичигане.

На снимке отчетливо виднелись трещины, разбегавшиеся по моей берцовой кости от того места, куда ударила пистолетная пуля – хорошо еще не самого большого калибра. Я чудом тогда избежал раздробленного бедра и, возможно, смерти.

– Кажется, – добавил я, – это снимали после того, как сняли гипс.

– Именно, – подтвердил Баттерс. – А вот другой, сделан через пару лет. – Он ткнул пальцем в другой снимок. – Вот, видите линии трещин? Там, где кость срослась, светлее.

– Ну, – кивнул я. – И что?

– А то, – хмыкнул Баттерс. – Гляньте вот сюда.

Он выложил на экран третий снимок. В общем-то, он мало отличался от первых двух, только светлого на нем было меньше. Баттерс ткнул в него пальцем и восторженно посмотрел на меня.

– Что? – не понял я.

Он даже зажмурился от такой моей тупости.

– Гарри, – сказал он, – это снимок, который я сделал два месяца назад. Обратите внимание: на нем вообще не заметно никаких аномалий.

– И что? – повторил я. – Ну, зажило все, ничего такого.

Он раздраженно засопел:

– Ну и чурбан же вы, Гарри. Кости не могут срастаться бесследно. Отметины от переломов сохраняются до конца жизни. Точнее, должны сохраняться. А у вас – нет.

Я нахмурился:

– Но какое это имеет отношение к продолжительности жизни чародеев?

Баттерс нетерпеливо отмахнулся:

– А вот еще. – Он шлепнул на экран еще несколько снимков. – Вот неполный перелом другой руки – не той, в которую вы пулю получили. Вы заработали его, когда загремели с поезда через пару дней после нашего знакомства. Не перелом – трещина. Вы даже не знали об этом, и лубка накладывать не пришлось: хватило и повязки. Так вот, следов не осталось уже к следующему осмотру.

– А что в этом такого странного?

– Да ничего, – вздохнул Баттерс. – Ладно, смотрите дальше. Вон отметина от сросшейся ткани, а на третьем снимке ее – фьють! – и нет уже. Ваша рука здорова-здоровехонька.

– Может, я молока слишком много пью или еще чего-нибудь? – предположил я.

Баттерс только фыркнул:

– Гарри, послушайте. Вы крепкий парень. Вас ранили черт знает сколько раз.

Он достал мою медицинскую карту и, крякнув от усилия, шмякнул ее о стол. И то сказать, видел я телефонные книги тоньше, чем моя медицинская карта.

– И я уверен, – добавил он, – у вас полно еще всяких бяк, по поводу которых вы даже не обращались к доктору.

– Бывало, – кивнул я.

– Вы переломаны почище спортсмена-профессионала, – продолжал Баттерс. – Я имею в виду хоккеистов или футболистов. Ну, может, как автогонщик.

– А они что, переломаны? – усомнился я.

– Когда вы гоняете полтонны железа на скорости в треть звуковой, травмы случаются самые разные, – серьезно ответил он. – Даже не самые зрелищные аварии опасны для организма – при их-то скоростях. Вам приходилось попадать в аварию на небольшой скорости?

– Угу. Неделю все тело ныло.