Кровавые слезы Украины

– А что я говорил? – здороваясь, хмуро прогрохотал он из дверного проема. – Что, не моя ли правда? Говорил, что подорвут. Надо посмотреть, что там случилось.

Собрались быстро. На машинах они ехали в Семидубы. Полковник Сидоров, недавно получивший звание, молчал, нервно раскуривая папиросу за папиросой. Он курил только «Казбек».

Семидубы – большой в несколько десятков дворов хутор, как далекий островок, затерявшийся в густом лесном массиве. Хутор отделяли сорок пять километров от райцентра. Аборигены жили более вольготно, чем жители окрестных сел. Создавая видимость, что они далеки от политики, выдавали себя за евангелистов-баптистов. Клялись святостью своей веры. Но все это было для вида, как говориться, для отвода глаз. Новая власть – советская – их пугала колхозами.

А вот с приходом немцев в каждом дворе белыми скатертями накрывались столы, ставилось угощение с горилкой, домашней тушенкой, ведрами куриных яиц и крынками молока и простокваши. Все перечисленные продукты немцы очень любили, ласково называя последние два деликатеса «яйками и млеко». Хозяева, фигурально выражаясь, встречали немецких завоевателей хлебом-солью.

По душе пришелся хуторянам гитлеровский «новый порядок». Семь молодых хлопцев добровольно пошли служить в полицию, двадцать пополнили отряды повстанцев. Молодые и старые, в слепой ярости, жгли польские села, вырезали еврейские семьи, стреляли из-за угла в советских партизан, отказывали в куске хлеба бежавшим из плена красноармейцам и, как правило, тут же сдавали их полицаям.

С изгнанием немцев никто из хуторян не пошел служить в Советскую армию. Здоровые парни сделались «малолетками», «инвалидами», «недоумками». Мужчины средних лет отрастили бороды и представлялись негодными для какой-либо работы из-за хворей стариками.

Доказывать было трудно – документов не было: церковные книги сожжены, в регистрационные журналы Сельского совета жители записывались, как кому вздумается.

Внешняя сторона их жизни выглядела безупречно. Сюда не нужно было направлять уполномоченных по контролю над обязательными поставками и уплатой сельхозналога – дела обстояли блестяще. Семидубцы умели держать марку. Все выполняли первыми – без напоминаний, но для разговоров с ними было трудно найти общий язык. Говорить они с чужаками не любили. Двор с двором переплелся родственными узами.

Доходило до смешного: спросишь сивого или безусого хуторянина: скажите, кто проживает в этом доме? – посмотрит исподлобья хитрыми, мигающими глазками и процедит сквозь зубы: а бис (рус. – черт. – Авт.) его знает, я не здешний, я с другого села.

На краю хутора, возле самого леса, стоял заброшенный срубленный из отборного леса внушительный дом бывшего контрразведчика отряда атамана «Оскирко» Трофима Затирки. Трое его сыновей поздней осенью 1939 года сбежали в Германию. Возвратились с немцами в тревожные дни 1941 года. Старший сын Пахом стал районным проводником ОУН, но карьера его быстро оборвалась – его сразу же убили народные мстители. Местные партизаны не простили ему казней своих односельчан и родственников.

Средний – Мартын занял пост коменданта полиции в Седлищах, а младший – Петро устроился переводчиком в Залесское гестапо.

Старик при немцах стал начальником войсковой школы УПА, так называемого вышкола – готовил кадры для пополнения «уповцев». После освобождения территории от гитлеровцев связь с собратьями по оружию он не порвал. Жил с двумя дочерьми. Жена скончалась перед войной. В душе ненавидел советскую власть, а поэтому открыто и скрыто занимался антигосударственной деятельностью.

Среди односельчан он не раз говаривал:

– Не покорюсь Советам, пусть хоть на куски режут!

Поймали старика на горячем – с поличным, когда он вместе с дочерьми – связными банды – доставляли в условленное место взрывчатку, боеприпасы и пропагандистскую в антисоветском духе литературу.

Старика Трофима Затирку и дочерей власть, по решению суда, выселила: по одни данным, в Сибирь – на лесоповал, по другим – в Воркуту – добывать уголь.

Все это Алексееву припомнилось на пути к хутору.

Машина миновала спуск и помчалась по проселочной дороге прямо к кирпичному заводу, стоявшему на пути к Семидубам. В просторном классе, где расположилась оперативная группа, молодой, широкоплечий с большими черными глазами командир батальона ВВ подполковник по фамилии Украинец докладывал своему старшему начальнику полковнику Сидорову.

– Под домом Затирки после взрыва мы обнаружили капитальный бункер размером шесть на десять метров с тремя подземными выходами.

– Стойте, стойте, – перебил говорившего подчиненного полковник. – Это не родственник Трофима?

– Да, доводится родным братом. Два сына Никиты были в банде Буйного. Они погибли при взрыве.

– Так-так, ну и что дальше? – вновь перебил командир полка Украинца.

– Взрыв произошел ночью. Убито около двух десятков бандюгов, ранено восемь и контужено девятнадцать. Много погибло под завалами, которые еще не разобраны.

– Интересно, что же показали оставшиеся в живых бандиты? – переспросил полковник: – Что они рассказывают?..