Кровавый Дунай

— Считаете нужным — напишите представление, за спасение советского солдата полагается орден… Хотя вот товарищ подполковник считает, что она — член контрреволюционной организации белоэмигрантов. И что втянула вас и вашу группу в эту организацию. — Трегубов говорил достаточно серьезно, но в глазах его капитан увидел искорки смеха. Начальник второго отдела очевидно считал эти обвинения диким бредом и не более того. Савушкин в ответ произнёс:

— Представление напишу — она это заслужила. И не только спасением сержанта Костенко. Вера Антоновна, можно сказать, месяц нас нянчила, как малых детей. Кормила, ухаживала, одевала и обувала. В буквальном смысле. Предоставила машину своего мужа, добывала важные сведения. Если это контрреволюционная деятельность — то я тогда вообще ничего не понимаю…

Тут Николаев, понимая, куда движется беседа — прокашлявшись, произнёс:

— Она дочь расстрелянного за саботаж помещика и сахарозаводчика. И жена интернированного венгерского генерала. Я полагал…

— И очень напрасно! — перебил его Трегубов. И продолжил: — Генерал-лейтенант Дюла Ясберени в настоящий момент находится не в Москве, а в Дебрецене, позавчера он назначен заместителем Габора Фараго[47]. Он член дружественного Советскому Союзу правительства Венгрии — того правительства, которое объявило войну Германии. Позавчера в Москве генерал Янош Вёрёш от его имени подписал с советским правительством договор о перемирии[48]. Генерал Ясберени — в рядах наших венгерских союзников, товарищ Николаев…

Начальник СМЕРШа явно опешил от такой новости и, не зная, что ответить — молча сел за стол, его лицо тут же покрылось красными пятнами. Трегубов, покачав головой, произнёс:

— Вам, товарищ Николаев, следует почаще бывать в войсках, интересоваться жизнью страны пребывания. А то так со своей грыжей конец войны проспите…

Николаев лишь растерянно развёл руками.

— Я… Я не знал… Честное слово!

Трегубов махнул рукой.

— Ладно, кто богу не грешен, царю не виноват… Но я вообще-то о другом. Как мне кажется, дело группы капитан Савушкина по пятьдесят восьмой статье, ввиду вновь открывшихся обстоятельств, надо бы закрыть?

Николаев насупился.

— А это, товарищ Трегубов, уже наше дело.

Седой кивнул.

— Безусловно. Ни в коей мере не претендую на ваш кусок хлеба. Но есть у меня тут одна бумажка, которую я хочу вам предъявить, так, любопытства ради… — и с этими словами подполковник Трегубов достал из своего планшета, висевшего на спинке стула, лист бумаги и протянул его Николаеву, сопроводив его ироничной улыбкой.

Подполковник Николаев с недоверием в глазах взял протянутую бумагу, наскоро пробежал её глазами, побледнел, взялся за подробное её изучение — и через пять минут, вновь весь покрывшись красными пятнами, спросил, запинаясь:

— Откуда… откуда это у вас?

Трегубов пожал плечами.

— Железнодорожная военная прокуратура подкинула. По станции Чоп. Эшелон сошел с рельсов, два вагона опрокинулись. Прокурорские возбудили дело — ну вы ж их знаете, они в тылу все герои… Вскрыли первый — всё соответствует накладным. Не помню, правда, что там ехало… Вскрыли второй, литерный — и начали затылки чесать. Вагон литерный, а пункт назначения — Владивосток, получатель — частное лицо. Нестыковочка… И содержание не соответствует. По накладной там — архивы и документы венгерского министерства сельского хозяйства, а фактически… — И Трегубов замолчал, глядя на Николаева с лёгкой ироничной полуулыбкой.

Подполковник СМЕРШа, насупившись, произнёс:

— Приказ от двадцать шестого декабря никто не отменял…[49]

Трегубов кивнул.

— Не отменял. Но прокурорские малость опешили — вместо документов венгерского министерства в вагоне обнаружились: гарнитур мебельный из двадцати четырех предметов — один, коллекция часов настенных из семи штук — одна, коллекция марочных вин в количестве шести тысяч пятисот тридцати бутылок — одна… Ну и так, по мелочи — копчёные и провесные окорока, отрезы шерстяной ткани, верхняя одежда — пальто и жакеты, а в спрятанной в шкафу палисандровой шкатулке — золотые украшения в количестве ста двадцати трех предметов. И всё это — в литерном вагоне, опломбированном печатью СМЕРШ восемнадцатого гвардейского стрелкового корпуса. И на накладных — ваша подпись, товарищ подполковник…

Николаев, побагровев, расстегнул ворот кителя и сбивчиво просипел:

— Я закрою дело… По пятьдесят восьмой… Ввиду отсутствия состава… Только…

Трегубов кивнул.

— Пишите.

Начальник СМЕРШа, вытащив дрожащей рукой чистый лист бумаги из стопки на углу стола — в течении двух минут написал короткий текст, достал из сейфа печать, подышал на неё, приложил к документу — и, протянув его Трегубову, произнёс:

— Готово. — После чего, встав и одёрнув китель, добавил: — У СМЕРШ восемнадцатого гвардейского корпуса вопросов к группе товарища Савушкина нет.

— Ну вот и славно. Дело будьте любезны… — И Трегубов требовательно протянул руку.

Николаев, достав из верхнего ящика стола папку, неуверенно промолвил:

— Но я могу рассчитывать на… На понимание линейной прокуратуры?