Кровавый Дунай

— А як же! Нимцы тогда сомкнутыми колоннами, прямо на огневые, як тые каппелевцы в «Чапаеве», шли. Кровь по колено текла, трупы кучами, на следующий день пленные их прям в противотанковом рву хоронили, навалом…

— Сейчас всё будет во сто крат страшнее… Мало что не пятьдесят тысяч человек пойдут. Плотными колоннами — а иначе никак, город… Майор, комполка этого, петушится — но даже его полсотни пулемётов могут такую прорву народу не остановить.

Тут голос подал Чепрага.

— Севернее метров пятьсот я видел танковую роту. Восемь машин. Если уж этот полк не удержит — танки удержат.

— Это город. Разбегутся по подъездам, как тараканы… И танки не помогут. Лови их потом… — Скептически буркнул Некрасов.

— Товарищ капитан, а про каких венгров-добровольцев этот майор говорил? — спросил Котёночкин.

Савушкин пожал плечами.

— А бис його видае, как Костенко говорит… Наверное, о тех же, о каких водитель Коля вчера говорил? Посмотрим, два часа осталось ждать… Костенко, что у нас на обед?

Старшина пожал плечами.

— Я тут с одной мадьяркой договорился, гуляш нам сварит. На всех. — И кивнул в сторону радиста из мотоциклетной роты. Тот жизнерадостно улыбнулся.

— А взамен?

Старшина развёл руками.

— Банку колбасного фаршу. И хлеба буханку.

— Обленились вы тут. Прислугу завели…

— Яка прислуга, товарищ капитан? Женщина одинокая, печка на дровах, продукты я ей выдал… Мы ж её освободили — вот она в благодарность… О! Ось и вона! — И Костенко кивнул на дородную, что называется, кровь с молоком, мадьярку, тащившую в одной руке ведро, а во второй — что-то, завёрнутое в серую шёлковую скатерть.

— Uram tiszt, készítettem egy gulyást Hortobadianban.[50] — С этими словами дородная венгерка поставила ведро на коляску, рядом развернула скатерть, в которой оказались фарфоровые тарелки ослепительной белизны и серебряные ложки. Савушкин, не зная, что сказать — от изумления лишь хлопал глазами. Костенко же, взяв из кучи ложку, деловито снял пробу, довольно прижмурился и произнёс:

— Кёсёном сейпен, Жужа. Надьон излетеш![51]

Все разведчики, не сговариваясь, с изумлением посмотрели на старшину. Некрасов же, покачав головой, произнёс:

— От же ж чёртов хохол… Наш пострел везде поспел!

— Ну а кто ещё о вас, бездельниках, позаботиться? Только мы с Жужей, — и с этими словами Костенко, хлопнув венгерку по филейной части, отправил её домой, что-то шепнув на ушко.

Гуляш и впрямь был хорош! Савушкин с удовольствием съел тарелку этого истинно венгерского супа — впрочем, более напоминающего жидкое жаркое — подставил её под добавку, с трудом, но оприходовав и её — после чего, едва ворочая языком от сытости, спросил у старшины:

— Олег, а где она мясо взяла? Ну картошку и сало, положим, ты ей выдал, красный перец у неё, будем считать, свой, лук и чеснок ты у мотоциклистов позаимствовал. Но там мяса в ведре килограмма три было точно. А у нас только тушёнка и колбасный фарш. Откуда дровишки?

— Ночью выйшов по нужде, бачу — гуси бесхозные в закутке гергечут… Здоровые, заразы, еле поднять… Ну не пропадать же добру? Вот я одного и приговорив… И в коляску зложив.

— Бесхозные? — Савушкин покачал головой.

— Товарищ капитан, там ещё штук семь осталось. А у нас гуляш…

Капитан только молча махнул рукой.

К Савушкину подошёл Некрасов.

— Товарищ капитан, с той стороны что-то происходит.

— В смысле, Витя? Ты о чём?

— Не знаю. Но чую что-то. — Помолчав, добавил угрюмо: — Больно густо смертью оттуда несёт.

Савушкин вздохнул.

— Им предлагали капитулировать. Каждый день перебежчиков засылают. Кто хотел — сдался…

Котёночкин, тоже прислушавшись, тревожно произнёс:

— А Витя прав. Какая-то жуткая тишина с той стороны. Как на похоронах…

Савушкин покачал головой.

— Не наша вахта. Наша — коллектор. И люки канализации. Сколько их?

— Восемь. — буркнул Некрасов. И добавил: — На двух крышки чугунные, на остальных — из стального прута.

— Ну вот и держим их под непрерывным наблюдением. Что бы ни происходило на проспекте. Андрей, ты слушаешь те дальние четыре люка, Витя — ты эти ближние. Каждые десять минут.

— Есть! — бросил Чепрага и двинулся к назначенному посту. Некрасов, недовольно хмыкнув, выбрался из коляски и, не спеши, подошёл к своему. Но ни из дальних, ни из ближних люков не доносилось никаких звуков — и бойцы вернулись к стоянке мотоциклов.

Без четверти шесть с улицы Каплар показалась голова колонны венгерской пехоты. Савушкин встрепенулся было поднять тревогу — но, увидев на пилотках и рукавах мадьяр повязки из красного парашютного шёлка, успокоился. Таких венгров они уже видели в штабе восемнадцатого корпуса, венгры с такими же повязками охраняли автобат штаба фронта. Очевидно, это были те самые добровольцы, прибытия которых так ждал давешний майор…

Колонна дошла до площади, остановилась, командир, выйдя перед строем, что-то скомандовал — и мадьяры тут же оккупировали три трамвайных вагона, брошенных на остановке, судя по всему, ещё в начале января. Командир добровольцев, отдав распоряжение своим офицерам и сержантам, направился к разведчикам. И чем ближе он подходил — тем больше знакомых черт узнавал в нём Савушкин…