Кровавый Дунай

Тут же зарокотали десятки пулемётов, густо захлестали винтовки, часто захлопали миномёты, полковые пушки открыли огонь — ежесекундно выкашивающий из человеческой стены, накатывающейся на линию обороны, десятки и сотни бойцов. Но на смену павшим толпа выталкивала всё новые и новые ряды безумно воющих людей — и пулемёты уже не справлялись с кровавой жатвой. То, здесь, то там штурмовые колонны, оставив на проспекте несколько десятков первых шеренг — шагая прямо по трупам, прорывались к пулемётным позициям. Вот захлебнулся один «максим», второй… поперхнулся невыпущенной миной миномёт… умолкла трёхдюймовка, заваленная трупами… И полк начал отходить на запасную позицию.

Комбат мотоциклистов, прибывших к началу атаки — обернувшись к Савушкину, тревожно произнёс:

— Наши отходят… Если не удержат перекресток — мы окажемся отрезанными…

— Ни шагу с позиций! — резко бросил Савушкин. И добавил: — Поставьте два пулемёта на трамвайной остановке, под вагонами. Они должны фланкировать прорыв, если он случится.

— Сейчас сделаем! — и старший лейтенант Янушкевич бросился к своим мотоциклистам.

К Савушкину подошёл лейтенант.

— Лёша, Некрасов говорит — под люками движение.

— Много?

— Много. Идут колонной в сторону Будакеси.

— Как только начнут выбираться наружу — огонь!

По проспекту со стороны площади Варошмайор по брусчатке мостовой заскрежетали гусеницы — из-за поворота показалась пара танков, идущих уступом, причем тот, что шёл по правой стороне проспекта — развернул башню налево, а тот, что шёл левее — искал цели по правой стороне. Савушкин только успел подумать, что такая тактика танков для городских условий оптимальна — как бронированные машины открыли огонь. Два резких выстрела практически слились в один — и тут же зарокотали спаренные пулемёты.

— Володя, куда они бьют?

— Немцы прорвались на улицу Ретек! Танки не дают им выйти на улицу Каплар, хотят огнём запереть. Но вряд ли получится. Там колонна тысяч в пять штыков…

Савушкин всмотрелся в ночь, ежесекундно разрываемую огнями осветительных ракет — и понял, что лейтенант прав: по улице Ретек тёк густой поток прорывающихся немцев, казалось, не обращавших внимания на танки, ведущие по ним огонь. Пулемётные очереди и танковые снаряды вырывали из штурмовой колонны десятки человек зараз — но те, кто уцелел, переступали через павших и двигались вперёд. Казалось, ничто не остановит эту людскую лавину — но так только казалось. Из-за поворота показалась ещё одна пара Т-34 — которые, выпустив в колонну по снаряду, тут же, набрав ход, врезались в людскую стену.

Савушкин закрыл глаза. Он много чего успел увидеть в своей жизни, но зрелище человеческих тел, разрываемых стальными гусеницами, даже у него вызвало ужас. Колонна, насчитывавшая несколько тысяч человек, полностью заняла улицу, и у тех, кто шёл в задних рядах — не было никакой возможности покинуть строй, укрывшись в проулках — дома на улице стояли сплошной стеной.

Внезапно один из танков, словно споткнувшись, остановился — из моторного отсека полыхнули языки пламени. «Подбит!» — подумал Савушкин.

— Панцерфауст. — Произнёс Котёночкин.

— Вижу. — Вполголоса бросил капитан.

Через минуту подбитый танк полыхал вовсю. Его товарищ, развернувшись на месте и превращая убитых в кровавое месиво — быстро набирая скорость, направился к площади Селля. Непонятно, что планировали танкисты, но их отступление прибавило ярости атакующим — их колонна, вырвавшись на проспект, двинулась к площади Варошмайор.

К Савушкину подбежал старший лейтенант Янушкевич.

— Товарищ капитан, мы отрезаны и от полка, и от венгерской роты. Немцы захватили три дома за трамвайной линией. Колечко…

Савушкин пожал плечами.

— Колечко. И что? Ты в первый раз в окружении, старлей?

Янушкевич хмыкнул.

— Я два года партизанил. Там всегда в окружении…

— Ну вот! У нас пятьдесят штыков, пять пулемётов, твои вон даже пару миномётов притащить умудрились… Позиция у нас, конечно, не ахти, но стойкость крепости определяется не толщиной стен, а духом её защитников… Так я говорю?

— Всё верно, товарищ капитан.

— Ну вот и всё, не бзди, прорвёмся!

Севернее прорванной позиции, на слух — за парком Варошмайор — поднялся вал ружейно-пулемётной стрельбы.

— А вот и наши… А ты боялся. «Максимку» от эм-гэ тридцать четыре на слух отличаешь?

Янушкевич молча кивнул. Савушкин, улыбнувшись, добавил:

— Не прорваться немцам. Не Корсунь. Тогда у них возможность манёвра была, и патроны оставались. У этих ни того, ни другого нет.

Тут к офицерам подбежал Некрасов.

— Товарищ капитан, кажись, два люка пытаются сдвинуть.

Савушкин, оглядев позиции мотоциклистов, замерших в десяти-пятнадцати метрах от коллектора — скомандовал:

— Будут белые тряпки высовывать — не стрелять! Во всех иных случаях — огонь на уничтожение!

Ружейно-пулемётный ураган на площади Варошмайор, достигнув апогея, потихоньку начал затухать — Савушкин, кивнув на север, спросил лейтенанта:

— Володя, что ты по этому поводу думаешь?

— Прекращают огонь по приказу.

— Так точно. Из чего делаем вывод — прорыв и там не удался.