Кровавый след бога майя

Лиза с мамой жили в тесно заставленной комнате уплотненной квартиры недалеко от Невского проспекта. Увидев его в дверях с цветами, она едва не лишилась чувств. Потом долго пили чай, гуляли. Стали регулярно встречаться.

А потом он испугался. Ему мерещилось, как он подкрадывается к спящей Лизоньке, сбрасывает с нее одеяло, длинным острым ножом распарывает внутренности и видит, как белоснежная сорочка напитывается дымящейся кровью. Самым жутким в этих сновидениях была невозможность проснуться. Николай метался, стонал, рвал простыни, но вырваться из липкого кошмара не мог. Миша, с которым они тогда еще жили вместе, всерьез опасался за его рассудок.

Николай прекратил встречи с Лизой, ежедневно поил Ах Пуча свежей кровью, забросил свои научные занятия и действительно чуть не сошел с ума. Все решила она сама.

Однажды вечером она появилась на пороге его квартиры. Осунувшаяся, бледная, но решительная.

— Николай Иванович, — едва войдя в прихожую, заговорила она. — Вы благородный человек, и я прошу вас ответить прямо: вы любите меня? — сказала, словно в прорубь нырнула.

Что он мог ответить, слабый, малодушный эгоист? А она, услышав его преступное «да», бросилась к нему с таким страстным поцелуем, что он забыл обо всем: и об Ах Пуче, и о крови невинных на руках, и о своих видениях, и о вечном страхе. Очнулся он спустя какое-то время в гостиной на диване, где они сидели рука об руку, и Лизонька, счастливая, сияющая, строила планы их совместной жизни.

Дальше медлить было нельзя. Он сам во всем виноват. Пускай он сейчас увидит презрение и ужас в глазах любимой женщины, но это лучше, чем вечный страх оказаться ее убийцей. И Николай впервые поведал историю своей жизни не духовному отцу, которого связывает тайна исповеди, а обычному человеку.

Лиза была в ужасе. Нет, это было не то, чего Николай опасался, она боялась не его, а за него. Тревога, участие, сострадание так ясно читались на ее прекрасном лице, что он не выдержал и разрыдался. Больше отталкивать ее он не мог. Какое это несказанное счастье — видеть рядом человека, от которого у тебя нет тайн, который знает о тебе все и все равно любит. Они обвенчались.

Первое время он безумно волновался. Ежедневно поил Ах Пуча, никогда не показывал его жене, вернее сказать, боялся, что Ах Пуч ее увидит, что было, разумеется, совершенно наивно. Но время шло, ничего не происходило, и он постепенно успокоился. Теперь ему казалось, что Ах Пуч принял ее как часть самого Николая, своего раба и служителя, а значит, ей ничто не грозит.

Он окончил университет и остался на кафедре, а чтобы обеспечить семью и снабдить Ах Пуча кровью, снова подрабатывал ночами на бойне. Полгода назад родилась Оленька — светлый ангел, наполнивший жизнь счастьем. Лизина мама Наталья Дмитриевна окончательно перебралась к ним. Теперь у него был свой настоящий дом, свой мир, в котором он прятался от хаоса.

Толпы голодных, озлобленных людей, согнанных с насиженных мест, утративших представление о норме. Без семьи, без надежды, не понимая, что за вихрь подхватил их и куда несет, они перемещаются по улицам, городам, стройкам, шахтам — обреченные, испуганные, цепляющиеся за жизнь и не верящие в спасение. Запуганная интеллигенция. Флаги, транспаранты, лужи крови, всполохи пожаров. Страшно.

А в доме за задернутыми шторами тишина и счастье. И Ах Пуч, присмиревший, сытый — ему, должно быть, нравится зарево за окном. Своих он не тронет, Николай это чувствует. И еще многое он теперь чувствует и знает.

Вот на прошлой неделе он встретил в университетском коридоре знакомого, энергичного молодого партийца. Идет бодрый, на лекцию торопится, а Николай ясно видит дыру у него во лбу. Руку ему пожимает, а сам с ужасом на дыру глядит. А через пару дней партиец исчезает, и никто больше о нем не вспоминает, разве что шепотом и только с глазу на глаз.

Или вчера — он сидел на кафедре в перерыве между семинарами, листал свои заметки, а потом поднял глаза и встретился взглядом с коллегой, кротким, прилизанным Павлом Сергеевичем. И сразу догадался, что тот готовится написать донос в ОГПУ, более того, занимается такими делами регулярно.

Он подсел к Павлу Сергеевичу. Внутренний голос подсказывал, как говорить, что делать, и стрелка на компасе судьбы стала смещаться. Он как будто видел, как каждое слово сдвигает ее в сторону самого Павла Сергеевича. А сегодня утром в коридорах стали шептаться, что ночью Павел Сергеевич выбросился из окна, когда за ним пришли. И таких примеров множество.

Неожиданно для себя самого Николай заделался коллекционером. Однажды, еще до рождения Оленьки, он возвращался через Сенную площадь, шел уставший, по сторонам не смотрел и чуть не налетел на какую-то даму. Не глядя, он попросил прощения, но дама его окликнула. Он узнал жену математика Гаврилова Веру Аркадьевну. С Гавриловым он был близко знаком и даже несколько раз бывал на музыкальных вечерах, которые для друзей устраивала хозяйка дома.

— Вера Аркадьевна! — Он с испугом взял ее под локоть. — Что вы здесь делаете?