Кровная месть

Сначала она вскарабкалась на крепкую кровлю fromagerie[17], чтобы не оказаться растоптанной толпами умирающих от голода парижан и окрестных крестьян, когда они, вооруженные штыками, вилами и факелами, заполнили булыжные мостовые. Рядом стояла ее любимая patisserie[18], к владельцу которой у революционеров никогда не имелось претензий. Он частенько давал Изабо черствые круассаны. Это заведение было сожжено дотла за считаные минуты. Жирный черный дым наполнил воздух. Люди в переулках кашляли и сыпали проклятиями. Огонь перекинулся на соседний дом, принадлежавший цирюльнику, и вплотную подобрался к популярному кафе. Тут же появились ведра с водой, которые передавались из рук в руки. Изабо снова спустилась на землю и лишь подняла повыше воротник, чтобы скрыть лицо. На ней были штаны, какие носили рабочие-революционеры, и трехцветная кокарда на шапке. Она как следует спрятала волосы и сильно понижала голос, когда ей приходилось говорить, хотя это случалось редко. Изабо быстро сообразила, что ей надо выглядеть как мальчик и коротко бросать: «Fraternite»[19] в ответ на любой прямой вопрос. Это наилучший способ оставаться незаметной и никому не интересной. Ведь девушка с аристократическим выговором, мягкими руками и длинными волосами просто не могла остаться в живых.

Поскольку ее отец погиб, она должна была выжить.

Значит, так и будет.

Как бы ей ни хотелось противоположного.

Стоял конец февраля, и улицы были скользкими от дождя и снега. Пожар неистовствовал, как сотни голодных бунтовщиков. Изабо подобралась ближе, закрыла глаза, ощутила на лице тепло и не сделала ни шагу назад, пока стропила не подломились и не повисли над переулком. Горящие куски древесины и кровли сыпались вниз. Впервые за целый месяц у Изабо согрелись руки. Неважно, что она обожгла при этом палец.

Потом ее оттолкнули в сторону. Новые потоки воды хлынули в огонь, и он негодующе зашипел. Совсем немного времени понадобилось для того, чтобы кондитерская превратилась в горку тлеющих углей. Ее темноволосый владелец выкрикивал непристойные ругательства, стоя на противоположной стороне улицы.

Когда прибыли жандармы, Изабо поспешила уйти. Она быстро поняла, что лучше всего избегать встреч с любыми представителями власти, будь то полицейские, чиновники или даже ночной сторож, который сидел под уличным фонарем и пил вино, пока не засыпал прямо на месте, свесив голову на грудь и храпя. Беспризорникам нравилось запустить ему в волосы пауков и удрать, весело хихикая.

Изабо опять поднялась на ближайшую крышу и прижалась к ней, чтобы ее никто не увидел. Пальцы она спрятала в потрепанные манжеты рубашки. За это место с ней могли поспорить только голуби да старая драная кошка. Девушка сумела бы пройти по крышам с одного конца города до другого. Ей нужно было только обходить самые дряхлые участки, где кровля грозила просто обрушиться. Она могла подслушивать разговоры революционеров, дружески болтавших внизу в кафе. С площади Согласия до нее доносился бой барабанов, когда на гильотину тащили очередную жертву. Изабо не в силах была выносить зрелище казни. Она лишь прислушивалась к воплям толпы и грохоту барабанов, и ей становилось плохо.

Несколько часов спустя, когда желудок Изабо урчал уже громче, чем бунтовщики, разгоняемые жандармами, она опять спустилась вниз и проворно спрыгнула в какой-то переулок, вонявший мочой и розовой водой. Как только сядет солнце, на углу может появиться проститутка, подмигивающая проходящим мужчинам. У Изабо оставался еще час до наступления полной темноты, и до тех пор ей нужно было отыскать подходящую крышу.

Она сгорбила плечи, уставила глаза в землю и повернула из переулка на оживленную улицу. Мимо катили повозки, и копыта лошадей громко стучали по булыжнику. Кто-то разжег огонь в железном котле перед кафе, чтобы кругом было посветлее. Изабо замедлила шаг, исподтишка поглядывая на оставленные на столах тарелки с недоеденной пищей. Какой-то официант бросил на нее сердитый взгляд и погрозил пальцем. Да, она превратилась в немытого, безликого уличного беспризорника, который мог бы отпугнуть посетителей. Казалось, прошло несколько веков с тех пор, как Изабо выбирала парчу для нового платья, гадала, когда и с кем обручится, будет ли этот человек добр и сохранил ли он все свои зубы. Теперь от нее воняло грязью и заплесневелым кровельным гонтом.

Изабо поморщилась и вдруг услышала:

— Такое мрачное лицо у столь хорошенькой девушки!

Изабо застыла на месте, потом еще выше подняла плечи.

— Ты никогда не сойдешь за мальчика, если будешь так ходить, chouette.

Изабо слегка повернула голову. Ей улыбалась проститутка. У нее не было одного зуба, а щеки она размалевала так, что они походили на яблоки.

— Не понимаю, о чем это ты,— как можно более хриплым голосом ответила Изабо, сплюнула на землю, чтобы выглядеть убедительнее, но чуть не угодила в собственную ногу.

— Так уже лучше,— одобрила проститутка.— Но шагать нужно шире, с таким видом, словно ты готова ударить каждого, кто перейдет тебе дорогу.

— Я не хочу драться,— встревожилась Изабо.