Круглая Радуга (ЛП)

Озерца света, волоки мрака. Бетонный верхний слой тоннеля уступил побелке по складкам неровной поверхности, смахивает на поддельную пещеру в парке аттракционов. Входы в поперечные тоннели проплывают мимо как наставленные раструбы с воздухом, сквозящим из их ртов...  когда-то прежде визжали токарные станки, игривые токари перестреливались струями из жестяных спринцовок с машинным маслом… до крови обдирались пальцы точильными кругами, поры, складки и подноготины протыкались острой стружкой стали… переплёты литых трубок и стекла стискивали лязг в воздухе, как глухая пора зимы, и янтарный свет расходился фалангами среди неоновых ламп. Когда-то всё так и было. Трудно тут внизу, в Миттельверке, подолгу жить настоящим. Тебя охватывает ностальгия, не твоя, но необоримая. Каждая вещь замерла, утонула, обессилев от сумрака, смертельного сумрака. Затверделые оболочки окислов, некоторые толщиной всего лишь в одну молекулу, затянули металлические поверхности, затуманили отражения людей. Приводные ремни соломенного цвета из поливинилового спирта провисли, испуская последки своего промышленного запаха. И пусть всё ещё на плаву и с привидениями, тут вам не легендарная шхуна Marie-Celeste—дальнейший курс не настолько чёток, эти рельсы под ногами бегут вперёд и во все стороны по затихшей Европе, и пот скатывается по нашей плоти, и пробегают мурашки от домовых тайн, чердачного ужаса не столько перед тем Что Может Тут Произойти, как от нашего знания, что ведь и впрямь, скорее всего, происходило… и так просто всегда было, в открытых пустошах, поддаться Паническому страху безлюдья, однако, здесь наваливаются городские фантомы, явившись по твою душу, когда ты заблудился или застрял посреди уходящего времени, где нет больше Истории, нет капсулы машины времени, чтобы отыскать свой путь обратно, а только опоздание и пустота, заполнившие громадный перрон, после эвакуации столицы, и городские кузены козло-божества подкарауливают тебя за кругами света, наигрывая мелодии, которые они всегда играли, но теперь слышнее, потому что всё прочее ушло или притихло… души, словно амбарные стрижи, вырезанные из коричневого полумрака, кружат вверху под белыми потолками… их только в Зоне встретишь, они соответствуют новейшей Неопределённости. Призраки привыкли быть либо подобием мёртвых или же привидениями живых. Но тут в Зоне категории совершенно смешались. Статус имени, по которому тоскуешь, которое любишь, ищешь, стал сомнительным и отстранённым, но в этом больше простой бюрократии массового отсутствия—кто-то всё ещё жив, кто-то умер, но многие, многие забыли, кто они есть. Их подобие уже не поможет. Тут внизу лишь пеленанья сброшенные на свету, в темноте же: лики Неопределённости...

Пост-А4-ное человечество движется, со стуком и гамом, среди тоннелей. Слотроп видит гражданских в хаки, со значками, в подшлемниках с трафаретами букв Джи-Эл, иногда ему кивают, блеснув очками под дальней лампочкой, чаще просто не замечают. Отделения рядовых ходят скорым шагом, туда-обратно, таскают ящики. Слотроп голоден, а Жёлтого Джеймса нигде не видать. И нет никого тут внизу, что сказал бы «как ты?», ещё меньше таких, кто накормил бы независимого Йана Скафлинга. Нет, погоди, ей-бо, тут подваливает делегация девушек в розовых лабораторных халатах, что едва покрывают верх голых ляжек, топоча по тоннелю на стильных золотистых танкетках. « Ah, soreizendist!» Слишком много, чтоб разом всех обнять, « H"ubsch, was?» тише, тише, дамы, по очереди, они хихикают и тянутся повесить ему на шею роскошные гирлянды серебристых муфт и фланцев, алые сопротивления и ярко-жёлтые конденсаторы, нанизанные как сосисочки, обрезки прокладок, мили алюминиевой стружки кудряво-упругой и яркой как головка Ширли Темпл—эй, Хоган, оставь себе своих хула-красоток—и куда ж это они его тащат? В пустые Штольни, чтоб всем вместе влиться в потрясную оргию, что идёт день за днём, полную маков, игры, пения и продолжения.