Он гребёт до заката, с долгими передышками, совсем потерял форму, накидка душит его в плотной упаковке из его же пота до того, что он вынужден снять ее, наконец. Утки держатся на благоразумном отдалении, вода капает с ярких оранжевых клювов. Гладь канала рябит под вечерним ветром, закат, перед его лицом, малюет по воде красным и золотым, царственные цвета. Затонувшие обломки торчат со дна, красный свинец и ржавчина наливаются закатной зрелостью, проломы в серой обшивке корпуса, лопнувшие заклёпки, расплетённый трос растопырил истеричные пряди по всем румбам, вибрируют ниже порога слышимости под бризом. Пустые баржи проплывают мимо, безхозно брошенные. Аист пролетает в вышине, направляясь домой, где-то внизу, нежданно, бледная арка переезда Авус возникает впереди. Ещё чуть дальше и Слотроп вернётся обратно в Американский сектор. Он сворачивает поперёк канала, сходит на противоположный берег и направляется к югу, стараясь обогнуть Советский контрольный пункт, который карта помещает где-то правее от него. Оживлённое движение в сумерках: Русские гвардейцы, элита в зелёных фуражках, маршируют и едут, с застывшими лицами, в грузовиках, на конях. Ясно чувствуется противодействие уходящего дне, напряжённость, дрожь в кольцах проволоки, Потсдам предупреждает не соваться… держись подальше... Чем ближе к нему, тем плотнее поле вокруг закрытого международного собрания за Хавелом. Бодайн прав: и комар не проскочит. Слотроп знает это, но так и продолжает красться вперёд, стараясь сливаться, усыплять неприметностью бдительность, делая зигзаги в перебежках, направленных неукоснительно к югу.
Невидим. В это всё легче верится по мере его продвижения. Когда-то давно в канун летнего солнцестояния, между полуночью и часом, зёрнышко папоротника угодило ему в обувь. Он юный невидимка, подменыш в доспехах. Кореш Провидения.
И вот он снова виляет вправо. А тут всё ещё это гигантское супер шоссе, которое нужно пересечь. Некоторым из Немцев не удавалось попасть домой по 10, 20 лет, потому что оказались не на той стороне Автобана, когда его проложили. Напряжённо, с налившимися свинцом ступнями, Слотроп ползёт на насыпь Авуса, вслушиваясь в движение проносящееся над головой. Каждый водитель считает, что это он управляет машиной, будто у каждого отдельный пункт назначения, но Слотропу лучше знать. Водители сегодня тут, потому что ими пользуются Они, чтобы те послужили смертельной преградой. Тут всё сплошь самоучки, Фрицы фон Оппели, что предвещает Слотропу оживлённый спринт—с рёвом закладывают вираж к знаменитой S-кривой, где маньяки в белых шлемах и тёмных очках гонщиков когда-то проносились ураганом на своей технике вкруг сугробов из кирпича визжащей позёмкой (восхищая взоры Полковников в парадной форме, Полковничьих дам в широкополых шляпах Гарбо, все в полной безопасности на своих белых башнях, и всё же захвачены событием, каждый в ожидании своего всплеска одной и той же катастрофы, что вот-вот разразится внизу…).
Слотроп высвобождает руки из-под накидки, позволяет поджарому серому Поршу прожужжать мимо, потом стартует, красный свет стоп-сигнала уносится вдоль его опущенной ноги, яркий свет фар несущегося следом армейского грузовика ударяет в поднятую ногу и отблескивает синей мозаикой, коснувшись белка одного из глаз в его впадине. Он кренится на бегу, крича «