Круглая Радуга (ЛП)

Руки-ноги с виду целы, он поднимается со стонами, одевает шлем на голову, поднимает вещевую сумку и выходит в дверь, которая вся содрогается вместе со стенами, когда он её открывает. Ага! Квартиры из холста. Это съёмочный павильон. Слотроп находится в старой заброшенной студии, что тонет в темноте за исключением жёлтых пятен солнечного света в мелких дырках над головой. Заржавелые переходы, что кряхтят под твоим весом, чёрные выгоревшие прожектора-юпитеры, искусная сеть паучьей паутины тонкими лучиками солнца превращена в произведение графики... Пыль скопилась по углам и на останках прочих декораций: фальшиво-gem"utlich любовные гнёздышки, арочно-стенные и переполненные фикусами ночные клубы, Вагнерианские замки из папье-маше, дворы трущоб в резко Экспрессионистском белом/чёрном, составленные вне человечьего масштаба, всё измельчается прочь от мощных линз, что когда-то воззрялись в них. Круги света, намалёваные на декорациях, действуют Слотропу на нервы, ему постоянно попадаются эти разрежено жёлтые полосы, он резко озирается, потом вообще разворачивается в поисках источника света, которого там никогда не бывало, всё более возбуждаясь рысканьем по старой раковине, фермы перекрытий на высоте 15 метров, почти теряются в тени, спотыкается о свои же эха, чихает от пыли поднятой им самим. Русские ушли, это точно, но Слотроп тут не один. Он спускается по ступеням металлической лестницы, меж оборванных паутин с высохшей добычей озлившихся пауков, ржавчина похрустывает под подошвами, и внизу ощущает вдруг, как его дёрнули за накидку. Всё ещё малость в тумане после того укола, он только лишь резко отшатывается. Его держит рука в перчатке из лоснящейся козлиной шкуры плотно обтягивающей чётко очерченную маленькую кисть. Женщина в чёрном парижском платье, с пурпурно-жёлтым ирисом на груди. Даже смягчаемый бархатом, трепет её руки передаётся Слотропу. Он заглядывает в её глаза словно бы тонущие в мягком чёрном пепле, отдельные крупинки пудры на её лице проступают как поры, не покрытые припудриванием или омытые слезами. Так он встречает Маргрету Эрдман, его летний очаг без огня, его прямой доступ к воспоминаниям об Inflationszeit, испятнанным страхом—его дитя и его беспомощную Лизору.