Круглый год. Детская жизнь по календарю

Хотя в 1950‑х годах позиция Мичурина подавалась как единственно правильная, школьная прагматика пыталась сочетать оба подхода. На пришкольном участке ученики по-мичурински высаживали саженцы, а на уроках природоведения те же школьники читали рассказы Пришвина. Календари природы, являвшиеся обязательным элементом советского школьного обучения, заполнялись не только скупыми фенологическими записями. Учителя включали в уроки по фенологии выразительное чтение стихов и художественных описаний[410]. Опубликованные разработки уроков по природоведению свидетельствуют о тонком понимании учителями литературного пейзажа:

Много радости доставляет детям букет из осенних цветов; в сентябрьские солнечные дни их краски особенно ярки и милы. Недаром Пушкин писал:

Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей…[411]

Популяризация деятельности юннатов и мичуринцев – постоянная тема в отрывных календарях школьников советского времени

Наблюдения над сезонными изменениями в природе, как утверждал школьный методист 1940‑х годов, являются «прекрасной школой наблюдательности», оставаясь при этом «общегосударственным делом» (одно без другого никак нельзя). Несмотря на дидактическую привязанность литературных текстов к природе, погоде и идеологии, их чтение вносило в ежедневный календарный ритуал подобие натурфилософских обобщений, которыми так славились календари природы русских натуралистов[412].

Школьной прагматикой использование природоведческих произведений Бианки и Пришвина не ограничивалось. Материалы из них печатались в календарных альманахах и отрывных календарях для школьников 1950–1960‑х годов. Попав в контекст общественно-политических изданий, каковыми являются календари, произведения Бианки и Пришвина получали неожиданное для природоведческих текстов толкование. Так, на обороте страницы от 2 января в «Календаре школьника» на 1956 год был напечатан отрывок из рассказа Бианки, посвященный описанию зимнего состояния природы:

…Но в трудную пору жизнь отлично умеет притворяться мертвой. Замерли травы, кусты и деревья. Замерли, но не умерли. Под мертвой личиной снега они таят могучую силу жизни – силу расти и цвести.

Вряд ли составители календаря школьника, выпускаемого Политиздатом, предполагали иносказательное противопоставление «мертвой личине» сталинизма возрождение общественной жизни в годы оттепели, но то, что этот смысл мог быть прочитан современниками, сомнения не вызывает. Язык календарей природы читался современниками как актуальный общественно-политический текст. Когда на одной из писательских конференций, где собралось много молодых авторов, Михаил Пришвин закончил выступление словами «сегодня грачи прилетели», зал взорвался аплодисментами. Это орнитологическое наблюдение указывало не только на начало календарной весны, но и на процесс обновления общественно-политической жизни. О том же свидетельствует толкование рассказа Пришвина «Лягушонок», принадлежащее Бианки:

В чудесном сердечном рассказе Пришвина о слишком рано весной проснувшемся лягушонке совсем не тот смысл – «глупый» лягушонок Пришвина – теплый человеческий образ, «поэтический» образ, в котором соединяются все на свете «слишком ранние предтечи слишком медленной весны»[413].

В истории лягушонка, обманутого первым теплом, Бианки увидел образ человека, испытывающего холод окружающей жизни, и отнес это не только к себе, но и ко всему поколению оттепели[414].

КРАСНЫЙ ДЕНЬ КАЛЕНДАРЯ В ДЕТСКОМ САДУ