Круглый год. Детская жизнь по календарю

Природоведческие тексты Скребицкого были лишены творческого посыла и энергии деятельного участия, которыми отличались издания Бианки. Но именно они в большом количестве были представлены в советских учебниках для начальной школы: по Скребицкому школьники писали изложения, вставляли пропущенные буквы и учились любить родную природу.

Форма календаря природы открывала возможности для лирических откровений и философских обобщений. Таким изданием был «Календарь природы» (1935–1939) Михаила Пришвина, составленный из рассказов разных лет, которые писатель разместил в календарном порядке (начиная с весны). Пришвин был мастером создавать различные типы рассказчиков (егеря, охотника, геолога), что позволяло использовать дискурс личного присутствия во всех его произведениях. Рассказчик в «Календаре природы» – натуралист, фенолог по роду деятельности:

У нас, фенологов, наблюдающих смену явлений природы изо дня в день, весна начинается прибавкою света, когда в народе говорят, что будто бы медведь переваливается в берлоге с боку на бок; тогда солнце перевертывается на лето, и хотя зима на мороз – все-таки цыган тулуп продает[405].

Пришвин действительно какое-то время занимался со школьниками сбором фенологических данных, но ко времени написания «Календаря природы» забросил этот вид деятельности[406]. Он намеревался в формате календаря природы создать книгу о писательском мастерстве. Фенологию, науку о сезонных изменениях в природе, Пришвин связывает с изменениями в человеческой жизни. Фенологические записи и творческие дневники писателя неотделимы друг от друга:

В нынешнем году я достал себе фенологическую программу и веду записи, как требует наука, но в черновиках своих я тут же отмечаю и события своей личной жизни, встречи, замыслы, так что вся моя жизнь этой весны расположилась фенологически[407].

Творческое может вступать в противоречие с научным, субъективное восприятие – с объективным фактом. Столкновение одного с другим описано в эпизоде, воспроизводящем разговор писателя с натуралистом, энтомологом по роду научных интересов.

– Из этих шестидесяти тысяч собранных вами жуков, наверно, есть у вас какой-нибудь любимый, с которого все начинается? – Он не понял меня, повторил: – Есть у вас любимый жук?

Очень задумался.

– Личный какой-нибудь жук? – бормотал я.

– Есть, – с живостью сказал он, – только это не отдельный жук, а вид[408].

Разговор о личном с энтомологом не получился, но весь опыт «Календаря природы» Пришвина свидетельствует об обратном – личное позволяет увидеть природу не только в частностях, но и в целостности, как живой организм, и в этом истинное назначение науки, философии и искусства.

Взгляды Пришвина на природу находились в явном противоречии с мичуринским подходом, вернее с тем, как изображала знаменитого садовода советская пропаганда. Жена Пришвина вспоминала случай, когда поводом для гневного возмущения писателя послужил лист отрывного календаря с цитатой из Мичурина: «Нельзя ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача» (именно это высказывание часто печаталось в календарях в качестве авторитетного слова). Сорвав ненавистный листок, Пришвин тут же сделал в дневнике запись:

В природе нет к человеку милости: нечего ждать от нее милости. Человек должен бороться с ней и быть милостивым, и охранять природу, раз он является ее царем-победителем[409].

За пришвинским «быть милостивым и охранять» и мичуринским «взять» стояли разные идейные позиции по отношению к природе.